Чудо в перьях

– Блин! Мы куда летим? В колхоз «Красный стяг»? – застыдила Марьянова мясника. – В столице французский парфюм даже в газетных киосках продают. Или перед спуском в метро с раскладных столиков. Это мы, колхозники, по капле за ухом мажем каким-нибудь «Арамисом», добытым через ушлых знакомцев и через потайные ходы в закрома обкомовские, а москвичи им без мыла умываются по утрам. Так, скажу больше, шибко интеллигентные люди, те же писатели, так они и полы моют тем же «Арамисом» или « Гай Ларош Фиджи».

– А сама чем поливаться будешь? – перебил её Блаженный Андрюша. – Не «Красной Москвой» же? На базаре у нас тётки с мясных рядов даже на кровавые халаты их капают.

– «Шанель номер пять»! Классика жанра для всех достойных дам, – обиженно отвернулась от Блаженного Маргарита. – Я, бляха, не в бане, а на лучшем пивзаводе третье лицо. У меня друзей только среди «бичей» нет. А за мою должность и мои возможности такие сурьёзные людишки меня уважают, что только намекну, так и «мерседес» в Зарайск привезут прямо к дому моему. Но мне-то особо нагло выделяться «мерседесами», перстнями изумрудными или серьгами с бриллиантами – не резон. Жить надо скромно. А то самыми частыми незваными гостями моими будут бригады из ОБХСС или Народного контроля.

В Москве они сразу поехали на такси из Домодедово в МГУ. Марьянова на автобусах вообще не ездила, от её зарубежных одежд так интенсивно веяло свежим «жигулёвским», что приводило в волнение мужчин и мешало нажимать на правильные рычаги с кнопками водителю. Да и вообще до первой посадки в «крытку» за «хищение в особо крупных» денег у неё могло не хватить только на покупку космического корабля «Восход» в полном сборе и на пусковой установке с космонавтом на борту.

В МГУ на входе их тщательно ощупал вахтер. Без миноискателя, но с пальцами, чувствительными как у скрипача.

– Профессор Фишман Моисей Аронович по личным вопросам принимает только 29 февраля с девяти до половины десятого. Так что запись идёт уже на девяносто шестой год.

– Так в прошлом шестьдесят восьмом мы были всю зиму в Мексике на всемирном форуме писателей-интернационалистов, – с сожалением вспомнил Блаженный.

– Вот вам сувенир от группы выдающихся литераторов страны, – нежно прочирикала Маргарита Марьянова, незаметно вкладывая в боковой карман форменного пиджака с золотистой вышивкой на лацканах свёрнутый вдвое четвертак. – От имени всех наших благодарных читателей.

Вахтер был старый, умудрённый разнообразными причудами советской жизни. Поэтому он так же незаметно скользнул ладонью в карман и пальцы его передали в голову информацию, что теперь у него есть вдобавок ко всем купюрам поменьше и солидный четвертной.

– А и что ж не пустить хороших людей! – выпрямился он и двумя руками показал открытый путь. – Профессору только передайте, что я лично позволил. У нас с ним дружба давняя. Этаж двенадцатый. Кабинет 12-38.

Поскольку попасть к Фишману было очень непросто, профессор сразу сообразил, что пришельцы – ребята деловые и не без крепких подпорок, приставленных к ним кем-нибудь из тузов народной власти. А потому вышел из-за стола, распростер руки и соединил их. Ну, вроде как обнял мысленно.

– Кем бы вы ни посланы – рад вам бесконечно, – обрадовался он и улыбку счастливую так и закрепил на лице до самого конца часовой встречи.

– Лучше вас, Моисей Аронович, никто не может написать рецензию на книгу, чтобы приняли её с восхищением в таком, например, издательстве, как «Прогресс», – с первых же минут приступила Марьянова к поливу головы очень нужного профессора большой порцией воображаемого елея.

На Востоке когда-то елеем «короновали» монархов. Новому монарху священнослужитель возливал на голову кубок елея. Это был символ богоизбранности и особого предназначения. Но поскольку Фишман и так был представителем богоизбранного народа, то оставалось ему только особое предназначение своё употребить на радость хорошим людям.

– От Заварзина мы. От Союза писателей. Хочет нас принять в члены главного

литературного органа, – замысловато завернул окончание недолгой общей вступительной речи Скороплюев Василий. – Не хватает только слова вашего доброго и увесистого.

– Ой, шоб я так жил, как Лёнечка! – не прекращал повышать радостный накал Моисей Аронович. Хотя тонус восторга вроде бы уже раздулся шариком и готовился лопнуть. – Его, Лёнечку, писатели, пяный и гордый народец, на руках даже в нужник носят и обратно. Не говоря о кабаках и заграницах. Ну да ладно. Любим мы с ним друг друга как братья. Хотя он и не из нашего племени, жившего в своё время рядом со Спасителем. Что я должен сделать для вас, а, значит, и для него?

Все достали свои книжки и аккуратно отнесли их на уголок профессорского стола. Прямо под лампу настольную поместили, у которой был зелёный абажур тонкого шелка и малахитовая ножка. Как у Брежнева в кабинете. Её в киножурналах часто показывали рядом с Самим.