Чудо в перьях

Пока члены литобъединения качали Якушева и орали всякие здравицы ему, называли его несомненным талантом, а женщины ухитрялись его, высоко взлетающего и падающего, целовать в щёчки, Лихобабин тронул председателя за крепкое плечо и сказал почти угрожающе.

– Мой черёд сейчас. Снились мне еженощно целые наборы частушек. Всё смог записать. Это очень правильно – искать выдающийся материал в забытьи. Пробовал напиться водки и в него, в забытьё, проваливаться, так ни строчки не почудилось. А трезвым засыпал неделю и – на! На целую толстую книгу нашептал мне частушек сон праведный. Читать?

– Сейчас послушаем взятые из снов частушки нашего дорогого Владимира Сергеевича Лихобабина! – воскликнул председатель и все, кто качал талантливого фантаста, мгновенно разбежались по своим стульям. Якушев рухнул на паркет и дощечки от пола разлетелись в стороны как брызги от ноги, шлёпнувшей лужу. Его подняли и унесли на подоконник, где он вопреки предположениям, не помер, а неплохо отдохнул и даже частушкам удачным слабыми ладошками хлопал.

– Шедевры устного народного творчества, которые натурально сперва придумывает специальный поэт вроде меня и записывает,– объявил частушечник. – А потом раздаёт народу. А народ их чешет на пьянках так нагло, будто сам сочинил. Короче – фрагменты моего первого из семи томов.

Зал затих и сдавил дыхание. Почти все родом были из села и частушки там ценой стояли выше, чем, например, стихи Некрасова про русскую деревню и терпеливый народ. Да и не знал про Некрасова никто, кроме младших школьников.

– Ну, ядрёна Матрёна! – сделал Лихобабин уместное вступление и воткнул руки в боки:

– Это что же за гулянье:

Ты – домой и я – домой.

А, по-моему, гулянье:

Ты домой и я с тобой!

Неужели веток мало:

Вы березу рубите?

Неужели девок мало:

Вы замужних любите?

Вот пойду я в огород,

Накопаю хрену.

Затолкаю Сашке в рот

За его измену.

Мне не нужен пуд гороха,

А нужна горошина.

Мне не надо много девок,

Нужна одна – хорошая!

Три недели не купался,

И поймал не пузе вошь.

Она толстая, большая,

Из винтовки не убьешь.

В магазине продавщица

Назвала меня «свиньёй».

Бабки думали свинина,

Стали в очередь за мной !

Вот это был самый красочный и душевный финал всех тридцати последних заседаний литобъединения. И гармошка появилась как вроде из того же сна Лихобабинского. И гармонист выскочил из ниоткуда с ней на пустое место перед стульями!

Вообще незнакомый мужик в косоворотке и в синем картузе, заломленном на затылке. Как бурей степной снесло в круг всех писателей и поэтов, грузчиков, продавщиц, машинистов подъёмных кранов и закройщиц фабрики «Большевичка». Все верещали, вспоминали свои любимые частушки и горланили их, как на второй день буйной деревенской свадьбы.

Мужики прыгали вприсядку и забрасывали ноги над головами, а дамы махали носовыми платочками, расставив руки как для объятий, и кружились на цыпочках вроде куриц перед петухами.

– Да…– сказал сам себе доцент мехмата, председатель Панович. – Культуру в массы, деньги в кассы. Сила народная в слове, а слово это не из любовных романов или учебника по сопромату, а из частушек традиционных. В наших традициях острое, меткое слово русское, а в нём и сила неодолимая.

– И- и – е – е -хх! – визжали в экстазе пляски дамы.

– Оп- п- п- она! – ревели, подскакивая в такт рифмам, мужики.

И длилось веселье до ночи. А хоть и не было в нём того интеллигентного, литературного, высокохудожественного – ничего. Зато радость живая, честная, искренняя имелась в запредельном количестве.

Главный редактор газеты поздно домой уезжал. Заработался. Открыл дверь, за которой грохотало заседание писателей и поэтов. Кивнул Пановичу вопросительно.

– Нормально всё? Только шум, а драки нет?

–Всё клёво! – вздыбил столбиком большой палец председатель. – Всё ровно по плану!

К полуночи разошлись. Отдохнули на все сто пятьдесят процентов. Потому шли в разные стороны, улыбались устало и ни о чём не думали.

Кроме, само – собой, как о художественной литературе.

Уже не как о дальней родственнице, а будто о Родине родной, навек любимой.

Глава восьмая, заключительная

– Сто тысяч двенадцать, тринадцать, сто тысяч четырнадцать рукописей, -Андрюша Блаженный ручку с журналом учёта произведений писателей и поэтов города Зарайска аккуратно и бережно, как сапёр взведенную противопехотную мину, отодвинул от себя к середине стола. Под хранение и учёт рукописей, рождённых местными творцами за последние два года, главный редактор областной газеты выпросил в горпотребсоюзе пустующий склад, куда из Болгарии ещё в прошлом году возили лечо натуральное, томат-пасту и огурцы консервированные, размером похожие на мужские мизинцы. А с зимы шестьдесят девятого в этом удовольствии советскому народу, который не устроился жить в Москве и столицах республик, болгары отказали молча в кормёжке лечо, огурцами и пастой.