Чудо в перьях

– Кто-то, похоже из Америки, убедительно попросил болгар, чтобы у них началась повсеместная засуха и, естественно, неурожай на всё, – объяснил пару дней назад редактор громкое недоумение Марьяновой на ходу в коридоре, где она с группой писателей обсуждала событие.

– Так Болгария же страна социалистического содружества, – удивлялась Маргарита Марьянова уже севшему на заднее сиденье «Волги» редактору. – ЦК КПСС должен был приказать болгарам, чтобы никакой засухи! Чтобы как у нас в СССР: постоянно росла урожайность.

– Не, ну если засуха, то хрена у них тогда табак прёт из сухой земли как бешеный? – возмущался писатель и сторож универмага Лыско. – Вон в каждом газетном киоске « «БТ», «Шипка, «Плиска», «Ту-134», «Феникс», «Стюардесса», «Опал» и ещё навалом всяких, блин! Их что, бляха-папаха, из стальных опилок крутят? Нет же! Получше, чем в нашей «Приме» табачок раз в сто. Неурожай у них, гляньте на этих американских подхалимов!

– Лагерь вроде наш, социалистический. Но нас они не боятся, потому, что мы им на жизнь много денег отсыпаем, – зло сказал Андрюша. – Мне один приятель это сказал. Мы до восьмого класса за одной партой сидели. Потом я в ПТУ на каменщика пошел, а он в шестьдесят шестом после десятилетки в военную Академию. Сейчас КГБшник в Зарайске. Он точно знает, что болгары, венгры, чехи прочие из нашего лагеря едят с руки КПСС, а боятся Америку и ей втихаря лыбятся да кланяются. Политика, мать её! Как избушка Бабы-Яги: к лесу то передом, то задом. Противная отрасль жизни политика, блин. Брехливая.

– Да ну её в пим валянный! – крикнул неожиданно председатель объединения Панович. – Без нас с этим лагерем разберутся. Вот вы мне скажите, что с этой макулатурой делать? Мне, как председателю, положено всё это прочесть. А я ещё довольно молод и не устал пока жить. Если честно прочту всё, а это тонн пятьдесят бумаги, то семья меня похоронит, конечно. Редакция с институтом место хорошее пробьют через обком на кладбище. Вы почти все придёте хоронить. Оркестр наймёте.

– Это приятно. Но мне туда рановато. Чувствую так. Остаётся вариант – сделать вид, что всё перечитал по два раза. Но мама с папой как-то ухитрились вдолбать мне в душу одну штуковину, не шибко в народе популярную. Совесть называется. И выходит, что не смогу я такой вид сделать. И натурально это всё перечитать тоже не смогу. Да никто не сможет.

– Три ещё года назад в литобъединении было нас семьдесят четыре поэта и сорок два писателя, – задумалась Марьянова. – А сегодня сколько, Андрей Ильич?

– Сорок одна тысяча поэтов, – вздохнул Панович и побледнел. – Да плюс к ним двадцать шесть тысяч прозаиков.

– А в Зарайске живёт девяносто шесть тыщ народных масс вместе с начальниками и козырными обкомовскими тузами, королями и шестёрками, – громко изумился Вася Скороплюев, мясник и поэт. – Двадцать девять тысяч не пишущих всего. Обалдеть! Как уцелели? Почему перо никто им в руки не сунул?

– Это они только пока ещё не пишут. Дозревают, – Андрюша Блаженный попытался изгнать из глаз своих ужас, но не смог. – Мы и сейчас уже заседания наши проводим на пустом утреннем пляже летом, а зимой уже и негде. Не встречаемся совсем. Зато пишем, пишем и пишем. Читателей в городе меньше уже, чем нас, творцов. В двадцать первом веке так и будет. Это ж, помните, когда я написал «Колосись, блинчик!», мне вы, председатель, сказали, что консультировались с тремя профессорами филологии из института.

– И вроде бы они серьёзно про мой «Блинчик» отозвались как о литературе двадцать первого века. Мол, чуть ли ни все в будущем станут писать так, что сразу хрен поймёшь, об чём речь. И что писателями будут почти все живые, а читатели пропадут, сгинут на девяносто девять процентов. Почти никто ничего не сможет читать в 2022 году, потому как будет в книжках только словесный понос. Без смысловой нагрузки, с тухлым запашком и небывальщиной всякой! Вот оно уже сейчас помаленьку и начинается. Так я чую!

Задумался председатель Панович на полчасика. И все молча пережидали его раздумья, глядя на тонны бумаги, заброшенные по всей территории большого склада под пятиметровый потолок.

– Я ухожу из объединения. Снимаю себя с должности председателя, – громко выдохнул Панович в финале раздумий. – Назначаю вместо себя Андрея Блаженного. Кто за?

Подняли руки сто тридцать писателей из ста тридцати, пришедших на склад помочь Пановичу зашвырнуть новые рукописи под потолок.

– Поживи ещё, Андрюша, – ласково и отечески погладил уже теперь бывшего председателя сторож-фантаст Лыско. – Ты науке нужен. Про круг квадратный и круглый квадрат кроме тебя кто миру донесёт толково? А это же переворот, революция в сознании умов учёных.

– А у меня ещё теория бесконечного параллелограмма есть и расчёты точные по движению планеты Плутон к чёртовой матери из Солнечной системы, – Панович стал вынимать из пиджака листы, мелко исписанные тушью, что побудило всех уважающих его писателей за минуту исчезнуть со склада. Остались только ко всему привыкшие и готовые к любому испытанию Марьянова и Блаженный Андрей.