На следующее утро во внутреннем дворе ханского дворца вокруг наскоро сколоченного деревянного пьедестала разложили большой костер. Шама Хан прогнал всех слуг и лично вынес клетку из чёрной комнаты. Водрузив её на постамент, он разжег огонь. Языки пламени заплясали вокруг клетки, я начала кричать. Но что значат птичьи крики для властолюбивого безумца. Через минуту я начала задыхаться. И в этот момент перед костром возник академик Баюнов. Он взмахнул рукой и Шама Хана словно ветром снесло. Он пролетел метров пятьдесят в сторону дворцовой стены, ударился о балюстраду и затих. Кажется, он был в глубоком обмороке. Академик прошептал какие-то слова и огонь погас. Он прошел через обгорелые поленья, взял клетку в руки, щелкнул пальцами, и тотчас всё резко изменилось. Разноцветная карусель на мгновение закружила нас, и мы оказались здесь, в его кабинете. Академик поставил клетку на стол, открыл дверцу и жестом пригласил выйти наружу. А затем он попросил меня произнести: «
— Жара, — сказал мне академик, — сейчас мы отправимся с тобой в Чёрные горы. Там есть давно забытое место, где переход в нижний мир можно осуществить с минимальными затратами. Я гарантирую, что с тобой ничего не случиться. Мы сможем поторговаться с Оземом за твою жизнь. Ты мне веришь?
Я утвердительно замахала головой, академик вызывал во мне доверие. Он чем-то очень сильно напоминал моего отца. Я протянула Василию Алабрысовичу руку, и через секунду мы оказались у разломанных Обсидиановых ворот. Это место пропахло пустотой и безысходностью, но в тот раз оно не вытягивало энергию. Наверное, тогда оно просто спало, а Шама Хан своим заклинанием разбудил его. Академик, всё ещё держа меня за руку, произнес какие-то непонятные слова, и в метре от нас из-под земли пробила сильнейшая молния. Тотчас в этом месте возникла фигура Озема. Он посмотрел на меня, потом на академика.
— Чего тебе? — спросил он Баюнова, — Я тебя не приглашал. Чего ты хочешь? Говори, только быстро. Я все еще зол из-за твоей матери, что ценой своей жизни выторговала у меня сто лишних лет для тебя. Я не хочу ждать так долго. Мы должны были встретиться уже через пятнадцать. Мне скучно, мне не с кем в шахматы поиграть.
— Я пришел к тебе с выгодным предложением, — ответил академик.
— С каким? Девицу — за лишнюю сотню? Я отказываюсь, девиц у меня в царстве пруд пруди, а великих волшебников по пальцам пересчитать.
— Нет, я хочу заключить с тобой соглашение иного рода. Этой девушке суждено в течение трех дней умереть. Я этого не хочу. Я готов аннулировать свой контракт на сто лет и прийти к тебе, как было начертано на линии судьбы, через пятнадцать лет. Оставшиеся годы ты передашь ей.
— Кто она, что ты даришь ей такие подарки? Твоя дочь? — Озем слегка растерялся.
— Нет. Это дитя видела в жизни много горя, я хочу хоть немного выправить то, что мир отнесся к ней так жестоко. Озем, ты согласен?
Озем пристально посмотрел на меня. Было видно, что он не постигает причины происходящего, но ему очень хочется заключить сделку. Я стояла и молчала, я тоже не понимала, что происходит. Знала лишь, что эти двое решают мою судьбу. Наконец, древний бог решился.
— Хорошо, — сказал он Баюнову, — Я согласен. Но ты знаешь, что обряд требует жертвы. Пусть твоя протеже даст мне что-нибудь, чтобы контракт считался заключенным.
Академик повернулся ко мне, достал из кармана ножницы и попросил отрезать волосы, заплетенные сзади в две плотные длинные косы.
— Жара, без подношения не обойтись. Твои волосы никогда больше не отрастут, но это самое простое, что ты можешь сделать.
Я отрезала одну косу и подала академику. Он протянул её Озему. Тот взял мои волосы в руку, глянул на Баюнова и сказал: «Сделка заключена и нерасторжима будет!»
Тут же в его руках вспыхнула синим огнем моя коса. Вспыхнула, но не сгорела. Едва огонь охватил её, как она превратилась в перо Жар-Птицы.
— Ты! — закричал Озем, — Посмел обмануть меня! Она должна была через три дня попасть в моё царство. Из-за тебя я буду вынужден разорвать контракт с Шама Ханом, из-за тебя я не убью его, потому что первый нарушил сделку.
По рукам Озема забегали молнии. Он тяжело и прерывисто дышал. Глаза почернели от злости. Но Баюнов всё это время спокойно стоял и наблюдал, как бесится первородный бог.