Чудовища, рожденные и созданные

– Ты не смогла выполнить даже простейшее указание, Охотник. Говоришь много слов, но они редко совпадают с действиями. Какая жалость, – произносит Землевластитель точно таким голосом, как я себе представляла. Платье, которое она прислала к первому празднованию. Это была проверка. Стану ли я делать то, что она велит. Я не стала. – Если бы ты только послушала, Корал, всё было бы иначе. Если бы только знала своё место, прожила бы куда лучшую жизнь, чем тебе уготована.

Почти сдерживаю усмешку.

– Так у этой гонки славы не будет чемпиона?

– Мы обе знаем, что чемпион с самого начала был только один. Дориана Акаяна готовили к короне с детства. Её тебе у него не отнять, независимо от того, что вас связывало когда-то.

Прикрываю рот ладонями, почти непроизвольно. Пристально смотрю на Минос. Из всех пазлов, встающих на свои места, осознание того, что Землевластитель приложила руку к тому, чтобы развести нас с Дорианом, выбивает почву у меня из-под ног.

– Вы за нами шпионили? Неужели так нас боялись?

– Ты меня забавляешь, Корал.

– Шпионили, – хриплю я. – И что сказали ему в этот раз? Что сохраните мне жизнь, если примкнёт к вам?

Она бесстрастно глядит на меня. Такого подтверждения мне достаточно. Соломон Акаян грозился меня убить. Но Дориан предупреждал, чтобы я не доверяла Землевластителю. Как мог положиться на неё теперь?

Смерти мне он, возможно, и не желал, но всегда был готов предать. Дориан уже поступал так прежде и поступил снова.

Ранит и называет это спасением.

– Я не сторонница застоя, Корал. Но знаю, что происходит, когда хорошенько встряхиваешь тесный мирок. Это не тот мир, который можно трясти. Дориан продолжит жить по-прежнему. – Минос делает глубокий вдох. – Он земельщик, который знает, что спасут нас не скрипки. А лишь понимание наших пределов, наших возможностей.

– Это действительно был «Ковчег свободы», Землевластитель? На арене?

– «Ковчег свободы», – произносит она, пробуя слова на вкус. – Пожалуй, разные люди видят свободу по-разному. Если имеешь в виду тех, кто понимает, когда течение против них, и подчиняется высшей воле, то да.

Фракции. Разногласия в «Ковчеге свободы». Тогда на арене ковчевники говорили о воле Землевластителя. Лидеры сопротивления уже делали из мятежников козлов отпущения прежде, так была изгнана мама. Теперь одна из группировок объединилась с Землевластителем и решила, что настал мой черёд.

– Вы хотели, чтобы я выиграла, – говорю я, плечи никнут. – Вы всё подстроили.

Каждый съёмщик, укрепивший позиции, будет раздавлен. Больше никто не бросит им вызов. Угнетённых, которым удалось продвинуться, сметут. Меня используют в качестве примера, показывающего, что происходит, если бросить вызов богам. Ведь так и есть: боги, оставленные нами в прошлом, лишь освободили место для этих – новых и мстительных. Мы будем вечно жить и умирать на поверхности.

Меня словно столкнули с края обрыва.

Я привела к гибели не только семью, но и целый народ.

Вновь поднимаю на неё взгляд. Наступает долгая, мёртвая тишина, в которой Землевластитель Минос смотрит на меня. Она кажется странно нереальной, когда говорит:

– Ради всех нас.

Затем уходит.

Закрываю рот ладонями, сдерживая всхлип, пытающийся вырваться наружу. Задеваю брошь на воротнике предплечьем, и та вжимается в кожу. Украшение из металла. До чего нелепая безделушка. Провожу пальцем по гравировке на обратной стороне. Даже без света помню слова настолько отчётливо, что их вижу.

«Да приглядит за тобой водяная лошадь».

Я приму подарок. Если где-то существует высшая сила – кто угодно, кто меня слышит, – молю ее приглядеть за родными. Мамой и папой, Эмриком и Лирией, где бы те ни были.

Теперь я верю в богов эмпирейских старейшин. Верю, что существовали высшие силы, способные наслать голод, чуму и землетрясения и сразить людей одним словом. Быть может, эта трагедия тоже написана ими.

Трагедия девушки, чьи чрезмерные гнев, упрямство и амбиции её сгубили.

Стражники «Геликс стратис» приходят за мной. Не сопротивляюсь, когда меня поднимают на ноги. Я по-прежнему в наручниках. Язык сухой, как камень. Остатки ярости растворились в темноте и холоде. Даже слабые проблески света из-за угла ничего не меняют.

Прищуриваюсь: мы в узком коридоре, вдоль которого тянутся камеры.

Смотреть на него утомительно.

Позволяю себя тащить, нет сил даже на слёзы.

Только когда слабый шум толпы начинает проникать в уши, поднимаю глаза.

Меня ведут на арену. Часы, отсчитывающие секунды над воротами зала возниц, показывают то же время, в которое должна была начаться гонка.

Последнее зрелище от возницы-съёмщицы.

Ладони касаются металлической брошки – материнского благословения – на разодранном воротнике потрёпанной одежды.

На зрительских местах одни земельщики; сектора съёмщиков пустуют. Родных нигде не видно. Землевластитель наверху распоряжается всеми нами. Рядом с ней Дориан. Они словно две стороны Офира: яркий солнечный день и глубокая тёмная ночь.