Чудовища, рожденные и созданные

Мне удаётся схватить привязь прежде, чем случится непоправимое. Но я знаю: эти трое никогда не забудут сегодняшнюю ночь, как бы далеко они ни убежали.

Голося по пути.

До утра ещё долго. Несмотря на моё вызванное адреналином безрассудство, страшно представить, что бы произошло, не успей я усмирить Златошторм, – я рада, что сделала хоть что-то.

Эмрик морщится, когда марилениха поглядывает в его сторону, принюхиваясь к воздуху. Она чувствует кровь на нём.

Брат говорит:

– Ты их знаешь?

– Нет. И не желаю. – Разве это что-то бы изменило? Они могли нас убить, не спугни их Златошторм. Закричи кто-то из земельщиков в обычную ночь – нас с братом пристрелили бы на месте, Охотники мы или нет. Извини меня, Эмрик, за мою беспечность.

– Участвовать в гонке славы – это одно. – К настоящему моменту звуки беспорядков снизили градус, так что голос брата разносится по пустому переулку эхом. – Ты знаешь: я с тобой, если ты твёрдо намерена продолжать. Но едва не убить парней-земельщиков?

– Но ведь не убила! – Меня не то чтобы совсем не пугает то, что я сделала и что может произойти, если мерзавцы нажалуются. Но я не желаю слышать об этом от Эмрика. Марилениха всхрапывает. Я повторяю медленнее: – Не убила, – затем говорю ему то, что твержу себе с тех пор, как прошла на турнир: – Всё это будет неважно, когда я надену корону чемпиона.

Но не думаю, что сумела убедить брата.

Сегодня ночью океан в своей ярости достигает проспекта, и, возможно, это единственная причина, почему земельщики не добрались до моего дома. И всё же три улицы позади нас охвачены огнём. Дома сожжены дотла только потому, что я участвую в гонке славы.

В глубине души я в ужасе. Какие новые беды ждут нас впереди?

Глава 11

Тело коченеет, когда Эмрик стучит в дверь моей спальни.

– Солнце уже давно взошло! – Я закрываю уши руками, но грохот не прекращается. – Поднимайся, Корал, – зовёт он, снова пиная дверь.

Должно быть, брат очень собой доволен. Когда в последний раз ему приходилось будить меня, а не наоборот?

Я приподнимаюсь на руках. Мышцы дрожат. Выдуваю воздух через рот, плюхаясь обратно на матрас. Он очень старый, твёрдый как камень, и я едва не ломаю о него челюсть. Прижимаю ладони к лицу, на котором отпечатались складки простыни, и с него осыпаются золотые блёстки.

К тому моменту, когда я открываю дверь, Эмрик готов её выломать.

Но на меня прыгает Лирия, и мы оба отлетаем в стороны.

– Ты такая молодец! Златошторм сияла! Я всё видела! Крейн дала мне место наверху! Я всё-всё видела! Знаешь, там был огромный марилень-воздушный шар! Столько нарядных людей! Видела серебристый салют? – кричит сестрёнка, захлёбываясь, почти кашляя.

Я смотрю через плечо на Эмрика. Сегодня он распустил волосы. Наверное, прячет синяки, раскрасившие часть лица без татуировок. Он указывает на нашу сестру и качает головой. Выходит, Лирия понятия не имеет, что произошло на церемонии открытия.

– Землевластитель заключила ночью какую-то сделку, – говорит он тихо. – Насколько я понимаю, разыгрывает карту, будто задумка изначально была её. Один съёмщик среди участников. Само собой, ковчевники забурлили, как море. – Эмрик усмехается. – «Почему Охотник?» «Почему не мы?»

Я скептически хмыкаю.

– Трусы.

Эмрик закатывает глаза.

До тех пор пока Землевластитель контролирует ситуацию, чем бы ей та ни была выгодна, можно не беспокоиться. Гонка славы – дорогостоящее мероприятие, Минос не позволит кучке озлобленных заносчивых съёмщиков или земельщиков всё испортить.

Я расслабляю плечи и спрашиваю Лирию:

– Выпила лекарства?

Она живо кивает. Лицо раскраснелось – так непохоже на её обычный вид. Радость сестры неподдельна. Настолько искренна, что сердцу у меня в груди становится тесно. Будь у меня такая возможность, я бы заморозила время на этом моменте.

Эмрик пытается оторвать Лирию от меня.

– Дай ей встать. – Он почти смеётся.

Но я отталкиваю его и прижимаю Лирию к себе: к чёрту боль. До чего здорово видеть её такой радостной! Больше всего мне не хватало смеха сестрёнки и её заразительного веселья. Только я целую её в щёку и она наконец выскальзывает из моих объятий, как в коридоре раздаётся голос папы.

Эмрик без усилий подхватывает Лирию на руки и, когда та тянется убрать из моих волос ещё несколько золотистых конфетти, произносит:

– Папа хочет поговорить.

Устав от разговора ещё до его начала, я натягиваю куртку и иду вниз.

Единственный источник света в прихожей – тот, что проникает сверху лестницы. День тёплый. Чего не могу сказать о выражении папиного лица.

– Ты сейчас же прекратишь этот идиотизм, – говорит он.

– Выгонишь меня, папа? – Тогда людям вроде парней-земельщиков, напавших на нас с Эмриком ночью, будет проще со мной разделаться. Но неужели он не видит, как тяжело существовать таким, как мы? Для него эти каменные стены – весь мир. Как быстро их бы у него отняли, не охоться мы с Эмриком вместо него?

– Когда ты стала… такой? – говорит он.

Мы с отцом смотрим друг на друга с разных концов комнаты. Темнота не кромешная, но это легко представить. В пропасти между нами всегда будет недоставать света.