Чудовища, рожденные и созданные

Я ожидала, что первой нас поприветствует Землевластитель, но эту задачу берут на себя спонсоры гонки, начиная с Соломона Акаяна. Он пожимает руку Арлин, затем Исидора, и сердце так громко стучит у меня в ушах, что шум вечеринки стихает на заднем плане. Когда он подходит ко мне, я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы меня не вырвало на него.

– Поздравляю с прохождением первой гонки. – Соломон бросает взгляд на Дориана, затем переводит его обратно на меня. – Наверняка тебе было страшно. Но прийти пятой…

– …недостаточно, – Я улыбаюсь. – И я не планирую остаться пятой в последнем состязании.

Он сдавливает мою дрожащую ладонь в своей костедробильной лапе.

– Несомненно. Надеемся, ты блеснёшь в следующем туре.

Соломон тут же переходит к своему сыну.

Только когда он отступает, я снова могу дышать. Грудь вздымается и опускается, будто я пробежала сотню километров.

С официальными приветствиями покончено, и вокруг нас начинают толпиться обычные земельщики. Я ни с кем не заговариваю, но рядом со мной всегда кто-то есть. Ни одна беседа не обходится без упоминания Акаяна. Земельщики ему поклоняются. Окружающий его мир покрыт позолотой; он сверкает, неудивительно, что Дориан так отчаянно стремится его сохранить. Неудивительно, что не желает поделиться и дюймом с теми, кто живёт за пределами глубин Террафорта.

Провожу рукой по затылку. Как бы сильно мне ни хотелось прийти сюда поначалу, чувство обречённости охватывает меня, словно гигантские ладони. Восковые пальцы скользят по плечам и талии, пытаясь утянуть меня вниз и похоронить под землёй.

В задней части зала витражное армированное стекло отделяет нас от настоящего Панталасского океана. На этот раз это не искусственная декорация; по ту сторону тёмная подвижная вода. Ниже хор поёт «Балладу о Роготоне», гимн мариленю Первого Чемпиона, а музыканты аккомпанируют. Мелодия мне незнакома.

Даже песни у нас разные.

Целая сторона банкетного зала заставлена таким количеством блюд, сколько я не видела за всю жизнь. Водопады ликёров и соков, террафорты из фруктов, лепёшки и карри, пирожные, покрытые чёрно-синей глазурью, словно планета с десятью шоколадными островами, огромные башни конфет, украшенные сладкой пудрой, и паутина из сахарной ваты, изящно их драпирующая.

Ощущаю сладость маминых десертов, которые она готовила до рождения Лирии. Раньше мама любила экспериментировать с разными кухнями.

Морепродукты занимают целый отдельный блок. Угри, крабы, устрицы, моллюски. Кто-то спрашивает, пробовала ли я когда-нибудь солёный цветок лотоса. Моя семья буквально вынуждена выживать за счёт океана. Кому, как не нам, знать вкус его даров?

Земельщица, с ног до головы покрытая серебристой краской для тела, смеётся (не знаю, со мной или надо мной) и кладёт ладонь на мою голую руку. Кисть усыпана крошечными бусинами.

Делаю над собой усилие, чтобы не вздрогнуть.

Крейн повалила бы эту дамочку, не моргнув и глазом.

– И как тебе удалось так уложить брови? – щебечет она. – Вот бы мои были столь же послушными!

Да уж, мне повезло: по последнему веянию моды брови должны быть густыми. Вот чем большинство черт съёмщиков являются для земельщиков: модным веянием. Сегодня одно, завтра другое. Вскоре тонкие брови вернут былую популярность, и мы вновь окажемся на обочине.

Но я молчу. Одно дело – спорить и повышать голос, чтобы попасть на турнир, и совсем другое – поднимать вопросы за пределами арены.

– Держу пари, они сохраняют форму даже после гонки. Как тебе это удаётся?

Заставляю себя ответить.

– Они такие от природы.

Глаза земельщицы становятся большими, серебристая штукатурка обличительно морщится в уголках, словно она в жизни не слышала ничего абсурднее.

– Ну конечно. Стиль съёмщиков всегда отличался от нашего. Все эти татуировки и шрамы. Они не выходят из моды?

Если под модой она подразумевает каждую мелочь, которую мы делаем, чтобы выжить, то так и есть: они не выходят из моды. Но если со стереотипами действительно можно бороться с помощью фактов, то почему они до сих пор настолько распространены среди хорошо образованных земельщиков?

– Вы так много находитесь на солнце. – Женщина проводит ладонью, поблёскивающей рыбьей чешуёй, по моей руке снова, подчёркивая, что за всю жизнь не пробыла под открытым небом и дня.

«Хватит меня трогать!»

– В самом деле.

Она всё говорит и говорит о своей идеальной жизни, которая позволяет ей оставаться в тени, в безопасности от губительных лучей, в то время как съёмщики, лишённые не только тени, но и медицинской помощи, умирают ужасными смертями под солнцем. Раковые заболевания, отказ органов и прочее.

Эта женщина невыносима.

– Простите, я могу увести Корал на минутку?

Земельщица отступает, направляясь теперь к Арлин, и я оборачиваюсь, преисполненная благодарности к…

– Иуда?

– Я понял по твоему виду, что тебя нужно выручать, – говорит он, улыбаясь глазами. – Не хочешь потанцевать?

– Я… я не умею, – говорю я откровенно. Танец земельщиков, вальс, если не ошибаюсь, до невозможности странен. Как его вообще можно назвать танцем? Где ритмичное повествование, где экспрессия?

Иуда коротко посмеивается.