Чудовища, рожденные и созданные

Зона, открытая для посетителей, представляет собой большой зал со сводчатым потолком, поддерживаемым дюжиной колонн. По обе стороны ниши ярко мерцают узорчатыми фонарями, развешанными вдоль стен, которые покрыты молочно-золотистым стеклом. Хотя это музей, сооружение ушедшей эпохи, оно также имеет религиозное значение, выполняет роль своего рода храма. В этой неповторимой конструкции есть место, которое, по мнению многих, слышит ваши надежды и мечты и может претворить их в жизнь одну за другой.

Рядом с первой нишей Арлин и Саран расписываются на большой памятной табличке. Золотая филигранная паутинка на доске блестит даже на расстоянии. Чем бы она ни была, судя по стеклу, за которым хранится, это ценный предмет. Слишком блестящая, чтобы её просто выдули из песка.

Останавливаю одного из гидов.

– Здравствуйте. Я пропустила инструктаж возниц. Вы не могли бы меня сориентировать?

– Разумеется, Корал. – Гид знает моё имя? Ну да, конечно, я ведь участвую в гонке славы. – Будучи возницами, совершающими паломничество, можете подписать панно посетителей. Его сохранят как источник вдохновения для тех, кто пойдёт по вашим стопам.

Я бы не назвала свой опыт вдохновляющим, но мы движемся к табличке, как только земельщики уходят. Все уже собрались, не считая Дориана. Иуда машет рукой с другого конца зала, затем поворачивается к людям, которые, очевидно, приходятся ему родственниками. Они разговаривают с Эммануэлем и его родителями.

Акаянов нигде не видно. Расписываюсь в углу дощечки.

– Можешь поверить, что мы здесь? – говорю я. – Разве не рад, что пришёл?

Эмрик пренебрежительно машет рукой, но взгляд, блуждающий по стеклянным стенам, украшенным фресками, говорит об обратном. Кожа на одной стороне лица закрыта марлей. Брат разок поправляет края, морщась. Одному океану известно, сколько времени ему потребуется, чтобы восстановиться. Рада, что он может побыть здесь и отвлечься хотя бы на несколько часов.

Это место, внутренняя часть святилища, не для всех. Съёмщикам не по карману стоимость билетов. Нам не по карману быть здесь. Набираю полную грудь прохладного шелковистого воздуха и успокаиваюсь.

На фресках перемешиваются история Офира и пейзажи. Считается, что они воссоздают то, какой была родина эмпирейских старейшин. Некоторые цвета поблёкли, некоторые новые и блестящие. Большинство изображает странных животных на землях, покрытых зелёной травой, но без источников воды. Часть воспроизводит сюжеты с высокими сооружениями под небом таким синим, какого я в жизни не видела. Возможно, в той части света, где бы она ни находилась, солнце поспокойнее.

– И зачем только им было уплывать? – бормочу я. С земель, полных изобилия, пространства и бесплатного воздуха. Теперь мы цепляемся за скалы в бескрайнем океане под безжалостной жарой.

– Хотел бы я знать, почему они не сделали всё, что было в их силах, чтобы уплыть с этого острова, – произносит Эмрик, кривясь. – Чудовища в море, другие в небе, так зачем оставаться?

Остальные не находят это любопытным. Но большая часть толпы представлена стражниками и слугами, которые видели экспонаты много раз, или возницами и их семьями. Напускаю на себя безразличие, не желая выделяться больше обычного.

Что, если мы с Эмриком кажемся этим людям невеждами?

Может, я и разбираюсь в мариленях и других океанических созданиях, но здесь я рыба, беспомощно барахтающаяся в сетях.

Хорошо ещё со мной Эмрик. Но он изнурён, всегда сосредоточен на здесь и сейчас.

Крейн бы поняла мои чувства.

Ко мне шагает Арлин. Пытаюсь уступить ей дорогу, уйти, но она коротко произносит:

– Уделишь мне минуту? – Озираюсь по сторонам, проверяя, действительно ли ко мне она обращается. Эмрик смотрит на меня, и я киваю – что Арлин мне сделает на виду у вооружённых стражников и других посетителей? Брат оставляет нас, направляясь далее к другим экспонатам. – Отец часто меня сюда приводил, – говорит Арлин. – В последний раз, когда мне было десять. Его увлекало всё, что связано с эмпирейскими старейшинами, и мы часто играли в дурацкую игру «Спроси и найди». Описывали случайный предмет с фресок, а второй должен был указать, где тот нарисован. Чаще всего это были мелкие незаметные детали, вроде листочка, отличающегося по цвету от остальных, и я вечно ему проигрывала. – Голос Арлин смягчается при воспоминании, золотистые стеклянные стены отражаются в чёрных волосах. Она светится изнутри, словно солнце в пасмурный день. Арлин расправляет плечи и встречается со мной взглядом. – Это была наша последняя прогулка. Знаешь почему? – Арлин отвечает сама: – В тот день взбесившийся марилень пронёсся по Солонии. – У меня в животе нарастает беспокойство, и я знаю, что она скажет, ещё до того, как Арлин заканчивает говорить. – Из-за вас, Охотников, я потеряла отца.

Осознание пробегает по телу, не защищённому скайей, как обжигающий луч солнца, оставляя за собой красные волдыри. Ненависть Арлин объяснима.