Он первым ринулся вперёд и залетел под сень непрестанно двигающихся деревьев, яростно размахивая мечом, но ветви так стремительно уворачивались от лезвия меча, что удавалось срезать лишь мелкие веточки. Наконец, одна более толстая ветка с размаху хлестанула его по глазам и он с криком выпал из седла. Тут же, в считанные секунды из земли, как змеи, выползли корни и обвили его ноги, руки и горло, пригвоздив в к земле. Другие корни обхватили ноги его отчаянно ржавшего коня. Пленённый сотник лишь в ужасе поводил в разные стороны обезумевшими выпученными глазами.
Он видел, как следом за ним в рощу врывались другие воины на конях — и тут же становились пленниками деревьев. Мечи их толком не могли срубить ни с одного дерева ни одной крупной ветви — настолько те стремительно, со свистом и ветром, летали в разные стороны. Зато сами ветви выбивали из их рук оружие или обхватывали их руки, сбрасывали с сёдел, где корни приковывали их к земле, как незадачливого сотника, или поднимали в воздух, высоко над землёй, сжимая в своих путах так, что те не могли пошевелиться. Были таким образом повязаны и лошади.
Ялли не могла разглядеть, что происходило в роще, даже использовав самую мощную подзорную трубу — густая листва крон деревьев всё прикрывала. Она только видела, как армия Кабуза несётся в гущу деревьев, но не проходит её насквозь, не врывается в город.
Вскоре с донесением явилась девушка из отряда Гиплы. Она и пролила свет на происходившее, подробно рассказав княгине о том, что стало с воинами Бефока.
— Мы, княгиня, признаться, не успели даже и выстрела сделать из своих луков, как произошло это чудо! — захлёбывалась юная воительница. — Они все схвачены деревьями, все до единого!
— И они живы? — поинтересовалась Ялли.
— Кажется, да, княгиня. Потому что стонут и причитают со всех сторон, хоть уши затыкай. Значит, живы. Каков будет приказ, княгиня? Прикажешь перестрелять их всех?
Ялли покачала головой и подняла ладонь.
— Нет, — промолвила она, — если деревья их не убили, должно быть, не надо и нам их убивать. Не трогайте их. Думаю, лучше проявить к ним милость и оставить в живых — пока. Так и передай Гипле: пусть возвращается с отрядом в город, не трогая пленников деревьев.
Покинув башню и войдя в хоромы, Ялли поспешила к Дану, который уже окончил рисование и находился в саду, качаясь на качелях.
Ялли приблизилась к нему.
— Что будет с воинами Кабуза? — спросила она.
— Через один день и одну ночь деревья их отпустят, — ответил мальчик. — Эти воины уже сюда не придут. Это будет для них надёжная наука, хороший урок. Ты правильно поступила, решив не проливать их кровь. Милость может компенсировать грехи убийства.
— Ты что-то знаешь обо мне? — Ялли остановила раскачивающиеся качели и присела на них рядом с сыном.
— Знаю, — просто ответил малыш, глядя на неё взрослыми пронзительными глазами. — Только ты сама ещё не готова услышать о самой себе.
— Почему? Это слишком ужасно?
— Да. Ещё ужаснее того, как ты убила того несчастного дурачка в своей спальной.
Ялли сделалось нехорошо от чувства внезапно нахлынувшего стыда и она взяла себя рукой за горло. Лицо её сильно покраснело. Ей захотелось как-то оправдаться перед сыном, сказать, что тот дурачок её сильно разозлил, потому что говорил ей то, что ей было неприятно слышать, но потом поняла, насколько эти аргументы слабы, чтобы оправдать убийство. Надо признать: она нарушила клятву, что дала Али — не творить злодеяний. Теперь только одна надежда, что это преступление хоть частично простится ей за то, что она сохранит жизни всей армии Бефока, помиловав своих врагов.
Деревья на самом деле отпустили своих пленников — через сутки. Корни расплелись на руках, ногах и шеях тех, кого держали лежащими на земле и уползли под землю; их кони были освобождены ещё гораздо раньше и мирно паслись возле рощи, ожидая своих хозяев; ветви деревьев плавно опускали на землю тех, кого томили в подвешенном состоянии. Солдаты были живы все до одного, однако, пребывали в жалком плачевном состоянии. Многие из них находились на грани безумия и психического потрясения, другие дрожали, как осенние листья, были и такие, что потеряли дар речи и у всех поголовно были сильно обгажены и обмочены штаны — деревья не отпускали своих пленников справить нужду, как полагается. Армия Бефока оказалась сильно осрамлена.
Сам Бефок, узнав о случившемся под Шабоной чуде, о том, как его солдаты были схвачены деревьями, пророщенными княжичем Даном, в ужас не пришёл. Им овладел гнев, ярость.
— Я не знаю, кто этот ублюдок шабонской княгини — бог или демон, — говорила он, мечась по тронному залу, — но, в любом случае, эта её победа — от колдовства, не от силы. А я верю только в силу! И силой возьму Шабону и княгине придётся стать моей женой, хочет она этого или не хочет. Только на этот раз я не помилую её ублюдка! Я обещал ему милость в обмен на её покорность, но если она оказала сопротивление, то пусть теперь пеняет на себя!