Чулымские повести

— Чем уж он так, Митька, тебя взял, какой лаской приголубил, а? Все ж лучше бы откачнуться. Постой, да у вас все ли ладно — девка сосуд скудельный…

Варя не обиделась на деда: вправе и спросить. Она заглянула в строгие глаза Савелия.

— Все у нас было по-хорошему.

— Ну-ну. Я ведь и не против. Париловы — народ хороший, народ во всем надежный, лестно бы любой девке в иху семью войти. А Митька и собой взял. Я ведь о чем. Без бумажки теперь никуда не сунься, на каждом шагу за родным селом служаки рычат: документы, документы!

Варя не сдавалась.

— Сибирь велика, сам сказывал, да я и по карте знаю. Твой дед с бабкой в Сибирь бежал от барина — откуда, из каких мест?

— Дак, мы нижегородской земли уроженцы. Тогда что-о, тогда, мила внука, золотые времена еще текли. Что ты баешь! В те поры в каждом человеке еще воля жила, легки были люди на ногу, на побеги. Фотокарточек еще не знали, сыскных собак в полициях не держали, и служивых чинов ходило реденько… Собрался иной обиженный — лапти на себя да связку их за спину и айда лесочком-борочком слушать пташек-соловушков. Да давно ли — на моих памятях… Тысчи и тысчи шастало по нашей Сибири разных там перехожих. Ладно, я что, я за тя… Родитель твой вызверится, как узнает.

— А я поеду как бы в Ачинск, по вызову. Вызов-то на курсы пришел.

— Да, знаю.

— Деда, — поластилась Варя к Савелию. — Помню, ты и такое говорил да подмигивал: иногда, дескать, и ложь во спасение.

— Сказывал, поймала… — поворчал Савелий и встал. — Не знаю. А случись что с тобой в дороге — после же не прощу себе никовда. Ты ж моя единственная заступа в дому. Прознает отец про наш сговор — заклюет меня. Эх, человече… Ты и впрямь — борение страстей и томление духа, как говорил мне когда-то мой офицер на японской…

Варя встала, потопталась у амбарчика.

— Озаботила я тебя, деда. Ты уж прости. — И вдруг резко повернулась к Савелию, горячо зашептала ему в лицо: — Найду я Митю, найду!

И вот последнюю неделю ходила сама не своя: на что же решиться? Вон, дедушка и тот умом расступился.

Иван Синягин, несмотря на свою всегдашнюю занятость в Совете, все же заметил, что дочь как-то присмирела, обеспокоена чем-то. Скоро решил, что тяготится его Варюха скорой разлукой со своими, с родной деревней. Пожалел чадо, зашел даже в огород, где Варя полола морковь. Присел, дернул одну травину, другую. Потом потянулся, нащипал луку к ужину и встал на утоптанной дорожке — крепкий, кремовая рубашка в роспуск, хромовые сапоги с блеском. Заговорил нарочито веселым голосом:

— Ты, Варюх, поработала бы над собой: почитай какие нужные книжки, небось, сгодится на курсах. И вот что, как у тебя со справой? С товаром в лавке плохо, но велю продавцу достать. Сшей ново платье, кофту, чтоб не хужей других ты в Ачинске. Туфли я тебе справил. Так что беги к портнихе, сговаривайся насчет шитва. Что там ни говори, дева, а встречают-то человека, пока по одежке… — Иван Синягин обмяк сердцем, пошутил весело: — Может, женишка в Ачинске встренешь, так покрепче зааркань его, не упусти своего, Варюха!

Варя встрепенулась. Хорошее словцо сказал тятя. Ее густо-серые глаза под тонкими дужками бровей заблестели. Она выпрямилась над морковной грядкой и твердо пообещала отцу:

— Не упущу я своего. Нет!

5.

Кто знает, может, и не поднимала бы себя Варя на эту отвагу, если б не принесли ей из Ачинска вызов, а в нем краткое повещение: курсы работников дошкольного воспитания открываются тогда-то, просим прибыть к такому-то числу по указанному адресу.

Это отец еще в мае среди разных казенных бумаг из района получил уведомление о создании курсов по подготовке работников сельских детсадов и ясель. Пришел домой, потряс перед носом Вари машинописным листом, прочитал и, не дав ей и слова сказать, зачастил:

— А что, Варюх… В тепле и сухе работать, к тому и в чистоте — горшки-то нянечки в ясельках убирают. А завы всегда в беленьком халате, сытехоньки, при продуктах питания…

— Уж и не знаю, — тихо отозвалась тогда Варя.

После семилетки, а она в школе на годок задержалась, болела в пятом классе, не раз подумывала уехать куда-нибудь на сторону. Как-то ничего не веселило в дому. Всегда мать с постным лицом, всегда отец и с родными грубовато шумный как на собраниях, всегда он с Савелием в ссоре. Все изменил Митя Парилов. Разом какой-то захватывающей волной пала на Варю радость первых свиданий, радость их ожиданий, а после и душевный трепет от тех слов милого, которые накрепко определяли все раз и навсегда между ними. Только тепло помечталось о скором замужестве… Нынче тридцать второй год, она давно не девчонка, как говорит отец, пора уже прибиваться к какому-то берегу.

К Чулымскому — вот какому!