Чума

В Вене — не поле генерального сражения имперских армий, в Вене — клиника. Место лечения, воспомоществования, медицинского квалифицированного ухода. Вовсе не батарея Раевского или Багратионовы флеши. Здесь не храбрецы, которые с чрезвычайным напряжением душевных сил, с оружием в руках, в едином порыве, во славу Прекрасной Франции или Святой России…

Здесь просто женщины. Которые пришли сделать обычное женское дело — родить ребёнка. Смертность — как у французских гренадеров под жерлами двух сотен русских пушек, бьющих в лицо атакующим картечью.

Багратион кричал французом «Браво».

Здесь… ни Багратиона, ни восторженных криков.

Европейская «родильная горячка». Два столетия. Каждый день. Не на редуты со штыком, а в клинику с надеждой.

— Молитесь. И Господь смилуется над вами. Может быть.

И тут является какой-то… из Пешта. Ну, вы знаете этих венгерских евреев! Сынок случайно разбогатевшего торгаша, как-то осилил гимназию, подался в крючкотворы. Ну и шёл бы в стряпчие, так нет — медикусом себя возомнил!

Совсем, знаете ли, экзальтированная личность. Представьте: собирался выучиться на военного судью. Отец направил его в Венский университет изучать право, денег дал, а сын без спроса перевёлся на медицинский. Оправдывался тем, что зашёл за приятелем-медиком в анатомический театр, увидел там вскрытие умершей от родильной горячки молодой женщины, и решил как-то с этой бедой бороться.

«Он решил…» — Ха! Лучшие умы европейской науки уже два века бьются над этой задачей! А тут какой-то… без году неделя… возомнил о себе…

Пролез, выучился, диплом получил? — Ну и езжай. К себе домой. Лечи там всяких… поданных нашего эпилептика. Который: «Мы, Фердинанд I, Божьей милостью император Австрийский, король Иерусалимский, Венгерский, Богемский, Далматский, Хорватский, Словенский, Галиции и Лодомерии; эрцгерцог Австрийский, герцог Лотарингский, Зальцбургский, Вюрцбургский, Франконский, Штирийский, Каринтии и Карниолы; великий герцог Краковский, великий князь Трансильвании; маркграф Моравии; герцог Сандомирский, Мазовецкий, Люблинский, Верхней и Нижней Силезии, Аушвица и Затора, Тешена и Фриули; князь Берхтесгадена и Мергентейма; граф Габсбургский, Горицы, Градишки и Тироля; и маркграф Верхней и Нижней Лузации и Истрии».

Увы, «наглая жидовская» (мадьярская? славянская? Не важно — наглая) морда позволяет себе тыкать маститую профессуру носом в цифирь.

Что за бред?! Как может статистика влиять на медицину? На это высокое искусство, выпестованное мудрецами за две с лишним тысячи лет, со времён Гиппократа?! Мы врачуем человека! Его боли, страхи и надежды! Подобие божье! А у этого какие-то листочки. С палочками и крестиками. Наглый идиот! Невежественный осёл! Который пытается своими копытами осквернить святая святых, храм науки.

Игнац Филипп Земмельвейс пытался попасть в ассистенты к знаменитому терапевту Йозефу Шкоде, одному из основателей «Новой Венской школы». Йозек — серьёзный медик, выгнал нахала, тому деваться некуда, пришлось стать акушером.

Стал? — Ну и будь им! — А этот… «Земмеля» вздумал стать «мед. статистиком». Гнать таких «игнатов»! Поганой метлой!

Но он подсчитал, что в 1840–1845 годах смертность у хирургов была в три раза, а в 1846 году — в 5 раз больше, чем у акушеров. 31 %. Доля умерших менялась иногда семикратно. Но соотношение между отделениями оставалось. В течение одного года у хирургов из 4010 умерло 459 (11,4 %), у акушеров — из 3754 погибло 105 (2,7 %).

Так в «Весёлой Вене». В Пражской акушерской клинике умерло:

в 1848 г. — 37,36 %;

в 1849 г. — 45,54 %;

в 1850 г. — 52,65 %.

Никакие побоища — Ледовое, Мамаево… — не сравнить по доле погибших с просто рождением ребёнка в процветающей «Златой Праге». «Дом жизни», родильный дом — аналог «фабрики смерти» типа Освенцима.

«Це Европа» — так не только в империи Габсбургов: «…за 60 лет в одной только Пруссии от родильной лихорадки умерло 363 624 роженицы, то есть больше, чем за то же время от оспы и холеры, вместе взятых… Смертность в 10 % считалась вполне нормальной…».

Глава 530

Чисто к слову: здесь нормальная женщина рожает, между тринадцатью и тридцатью пятью годами, каждые два-три года. 7-12 раз. Помимо опасностей органических (узкий таз — могилка через год после свадьбы, слабое сердце, сосуды и пр.), которые убивают, по большей части, при первых же родах, есть опасности с самой женщины не связанные. Вроде дня недели или положения планет — в какую клинику попадёшь. Тут ничего самой не сделать: «рожать да помирать — не погодить».

Десять раз… «смертность в 10 % считалась вполне нормальной»… «А кто в лавке остался?» — больные, бесплодные, калечные, уродливые?

Попандопулы! Это — наше.

Это то, в чём мы оказываемся после «вляпа». Мёртвые женщины в гробах. Стайки осиротевших, наплакавшихся уже до непонимания окружающего, дети. Растерянные мужики в ещё совсем недавно целых, но уже за три дня растрепавшихся, замаранных армяках.

Какие парожопли и вундервафли?! У нас народ — наш народ, наши предки — мрут! Как мухи. На наших глазах.