Чума в Бедрограде

В купе заглянул один из сопровождающих, молча и со значением кивнул, увидев, что Виктор Дарьевич и сам уже натягивает плащ.

От этого «молча и со значением» Виктора Дарьевича подташнивало: весь день прошёл молча и со значением, Виктор Дарьевич же отправился ловить нарушителя спокойствия Медкорпуса!

Вместе с десятью сопровождающими при оружии, которых не учат (где их там вообще учат, в Институте госслужбы?) понимать с первого раза, что такое «чай, пепельница и ещё чай», зато учат делать всё молча и со значением.

Вообще всё.

Виктор Дарьевич с ужасом подумал, что не желает представлять, как эти люди спят или, например, посещают душ и сортир. Или, например, сношаются. Едят. Слушают радио. Ищут, как бы прикурить, когда барахлит зажигалка. Зашнуровывают ботинки. Выбирают носки в магазине.

От такого градуса молчаливости и значительности должно сводить мышцы лица.

Тяжело быть человеком при оружии!

Виктор Дарьевич одарил тоскливым взглядом портфель, куда был убран табельный пистолет (всё равно не умел пользоваться) и молчаливо (и со значением, куда деваться) приладил на голове конспиративную шляпу.

Про шляпу и думать стыдно, а пистолет Виктору Дарьевичу точно не пригодится. Всё равно же у него полные карманы подходящих экспериментальных медикаментов: паралитиков, галлюциногенов, универсальных аллергенов.

Сделаны (но пока недостаточно протестированы) по заказу оперативного отдела при Столичной гэбне: максимально просты в использовании, вводятся с одного укола, с одной царапины даже. Или есть вот, например, совсем новый препарат, у которого только и надо что капсулу раздавить на расстоянии не менее метра от лица — а дальше подопытный сам вдохнёт, и будут перед ним зелёные лешие по потолку скакать. Правда, у препарата два неизбежных минуса: слишком резкий цветочный запах (латиноамериканские лианы все как одна пахучи, зато смутно напоминают кое-что из наших деревьев) и необходимость хотя бы ватно-марлевую повязку надевать, иначе не только у подопытного зелёные лешие поскачут. Но всё равно хорошая штука.

А сопровождающие навязали Виктору Дарьевичу пистолет. Вроде как — положено.

Но уколы-то Виктор Дарьевич всяко лучше делает, чем стреляет!

Глупость ситуации продолжала смущать Виктора Дарьевича.

Интересно, как те гэбни, в прямые обязанности которых входят все эти поиски, расследования, поимки, дознания, опознания, допросы, не умирают прямо на службе от стыда за глупость ситуаций?

Дмитрий Ройш, положим, страшный человек, ведущий свою непонятную игру, — но шляпу, шляпу-то зачем?

Ещё перед выездом из Столицы группа сопровождения приволокла Виктору Дарьевичу невзрачный плащ и эту несчастную шляпу, посоветовала побриться (ещё чего, даром, что ли, брал Дмитрия Ройша в Медкорпус?) и купить билеты в вагон попроще.

С вагоном попроще проблем у Виктора Дарьевича было меньше всего: дорогие купе — это, конечно, удобно, там пепельницы есть, но совершенно ведь необязательно. Как и большие деньги в принципе.

Деньги нужны на Медкорпус (на аппаратуру, материалы, зарплаты), а всё остальное — мелочи. Приятные и бестолковые.

Виктор Дарьевич видел людей, которые работают за деньги и ради денег, и очень им удивлялся.

Он, конечно, любил хорошие сигареты и хороший чай (и то, и другое — индокитайский сбор, обязательно июньский, из молодых верхних листьев, импорт, редкий товар), но прекрасно помнил, как обходиться без излишеств.

Сразу после отряда Виктор Дарьевич пошёл в училище (в любой институт или университет всё равно можно только через два года, с семнадцати). Какие-то средства от государства получают все, даже те, кто не работает и не учится (а до Революции, говорят, часто шли учиться за стипендию и жильё). И средств этих вполне достаточно для жизни, но Виктора Дарьевича уже тогда интересовала не жизнь, а наука.

Например, интересно добыть дорогостоящих препаратов (часто наркотических, а то и просто наркоты), накачать кого-нибудь из приятелей и следить за изменениями как физиологического, так и психического характера.

После училища Виктор Дарьевич пошёл санитаром в больницу и студентом не-первого курса на медфак (выбил себе как-то экзамены), и запросы его более чем возросли.

Он столько всего заказывал из-за границы через знающих людей, что питался раз в два дня и у сокурсников, одевался с чужого плеча, разрешал себе выкурить сигарету целиком, не экономя, только после того, как закончит опыт или статью, — и вообще сидел по уши в фантастических каких-то долгах, с которыми вовсе не догадывался, как потом развязаться.

До тех пор, пока за полгода до получения медфаковского диплома не стал вдруг головой Медицинской гэбни.

Его студенческие работы подкинул тогдашней Медицинской гэбне (без Рыжова, Камерного и Курлаева — даже вспоминать странно) один из преподавателей, когда-то работавший в Когнитивной Части.

Просто так, потому что счёл уместным.