Чума в Бедрограде

Исторический роман про Падение Вилонского Хуя — про что же ещё в контексте грядущей экспедиции?

— Максим Аркадьевич, — решительно начал студент, и Максим по привычке сразу вспомнил: какая-то неросская, но простая фамилия, второй курс, кафедра европейской истории, в конце того учебного года пытался переводится на науку и технику, но не потянул академическую разницу у Охровича и Краснокаменного.

Они строго спрашивают с тех, кто идёт на науку и технику не за наукой и техникой.

Спрашивали.

— Максим Аркадьевич, Габриэль Евгеньевич вернётся на факультет? Или вы не в курсе?

Максим столько раз отвечал в проклятом мае на этот же самый вопрос, что теперь, больше не будучи преподавателем, обязанным соблюдать Устав, очень хотел просто съездить кулаком по вопрошающему.

Лидочка, заметив его реакцию, тут же встряла сама:

— Ну вы б ещё поинтересовались, вернётся ли на факультет без вести пропавший профессор Гуанако! Из своей экспедиции десятилетней давности, — Лидочка фыркнула, Максим молча вздрогнул. — Великих людей ждать бессмысленно. Они появляются и исчезают по неведомым причинам, а мы можем только сидеть в библиотечном хранилище и наблюдать за этим, как — ну не знаю, как за звездопадом! Молодой человек, я достаточно поэтично выразилась, чтоб вы отстали от преподавателей и дали им спокойно покурить?

Студент постеснялся Лидочки (второй ведь курс — никогда раньше её не видел, не знает, что на деле она гораздо более расположена к панибратству, чем прикидывается) и, забрав у неё из рук старый роман Онегина Г. Е., как можно скорее исчез.

Лидочка извлекла из своей яркой безразмерной сумки обещанный ирландский ликёр.

Максим не ко времени вспомнил, что пару дней назад, столкнувшись на медфаке с Димой, пообещал себе не пить (хотя бы пока что).

Максим ходил к Попперу за уточнениями, как именно лучше связываться с Медицинской гэбней неофициальным путём. Зачем к Попперу ходил Дима, Максим не знает и знать не может — никто более не обязан перед ним отчитываться.

Максим ходил к Попперу за уточнениями не слишком трезвый: он обдумал, наконец, предложение Гуанако по поводу своей дальнейшей судьбы, озвученное за графином водки в день юбилея.

Гуанако, разумеется, отпирался, всё повторял, что это не предложение, что он не то имеет в виду, что это не тот путь, по которому следует тотчас стремглав побежать. Что надо подумать тысячу раз — что тут есть над чем думать.

Повторял, что сболтнул в запале, потому что такой вариант действительно имеется, но он ведь не единственный (Максим ещё тогда понял: не единственный, но правильный — хоть что-то правильное во всей этой истории).

Когда не слишком трезвый Максим столкнулся с Димой, он его не узнал. Совершенно по-бытовому: не заметил в дверях, чуть задел плечом, извинился сначала, а потом оторопел. Максим не мог бы словами объяснить, что именно было не так с Димой, но — было.

Вроде всё то же самое, только в этого человека Максим точно не стрелял.

Максим стрелял в другого человека.

В затуманенном алкоголем мозгу возникла глупая, дикая совсем мысль: значит, всё-таки хорошо стрелял.

Всё-таки убил.

Зря Максим дал согласие попробовать Лидочкин ликёр из Ирландии. Ещё не притронулся — а такая чушь лезет в голову.

— Максим, я уже догадалась, что это не лучшая тема для обсуждения. Но мне ведь всё равно кто-нибудь сплетен на хвосте принесёт — факультет всё-таки! Так что расскажи уж сам, что там стряслось с твоим Онегиным?

Максим вздохнул и взялся за сигареты.

Даже если бы он хотел выговориться, он бы не стал: Лидочка не полуслужащий, Лидочка не видела чуму в Бедрограде, Лидочке попросту небезопасно быть в курсе некоторых вещей.

Леший, леший.

Лидочка, не выносившая пауз в беседе, вновь защебетала:

— Мне, кстати, летом когда-то ребята с росской кафедры — в смысле, тамошней — говорили, будто бы видели Онегина прямо в Ирландии! Мельком. Хотели подойти, но он был не один, чересчур не один, и коллег не заметил. Ну, я спросила, с кем он там был не один. Подумала, что раз не с тобой, то ошиблись, видимо, — Лидочка опрокинула в себя щедрый глоток ликёра. — Ой, я опять что-то не то говорю, да?

У обещания пока что не пить, подумал Максим, истёк срок годности.

— Ты говоришь то, что есть, — ликёр был слишком медовым, но вкус виски всё равно пробивался из-под сладких добавок. — Да, коллеги с кафедры росской истории, скорее всего, не обознались. Да, сам я в Ирландию не катался.

— Извини.

— Забудь, уже не имеет значения.

Мешать виски с клевером — всё-таки странная затея. Хотя в отсутствие альтернатив сойдёт.

Надо было сегодня забирать с кафедры не бессмысленные теперь остатки своих вещей, а несколько бутылок твиревой настойки.

Она привычнее.

— Слушай, да я только потому и спросила, что мне из-за долбаного Ройша в завкафском кресле этой ночью сплошные кошмары будут сниться! — Лидочка аж раскраснелась от злости. — Вот урод бесчувственный, подписи ему жалко.

Люди — разные, подумал Максим, и это всегда стоит держать в голове.