Чуть позже зажглись фонари

– Я всегда считала его одаренным. Что-то было в нем самобытное, оригинальное. Есть ранний рассказ у него, который я считаю отличным. Но недавно я поняла: тот Димон исчез в девяностые. Писатель перестал быть для толпы уважаемым человеком, к тому же многие литераторы дошли до крайней степени нищеты, а Димон мог выбрать для себя только род деятельности, дающий ощущение социальной крутизны. Теперь это бизнес, а если литература, то исключительно коммерческая. И то с натяжкой. Как развлечение умов. А не управление ими. Серьезных писателей почти никто не знает. Вот Димон и превратился в писательницу пошлых женских эротических романов…

– Все так вульгарно у него… И эта Люся дубль-два, я уверена, столь же примитивна, как Люся дубль-один, считавшая, что матерная лексика украшает девушку, одетую во все блестящее и розовое…

– Но все-таки Люся была не так испорчена. В ней корысть победило живое, природное, женское.

– А эта?

– Ну, если судить по моим снам…

– Ты же всегда видишь вещие! – Юлька снова закурила. – Считываешь через сны информацию о будущем.

– Знаешь, – сказала я, разлив кофе по чашкам, – хватит о Димоне. Он меня утомил.

– И меня, – быстро согласилась она, поправляя рыжую челку (Юлька только позавчера сменила цвет волос, что Юрий одобрил), – твой Димон и мне надоел. Давай лучше поговорим обо мне!

– Давай. – Я улыбнулась.

– Закажи себе сон про меня и Юрия. Что нас с ним ждет?

– Поженитесь, – вдруг произнесла я – и удивилась: я ни разу не думала о такой возможности.

– Это ты говоришь? – шепотом спросила Юлька, которая по моей просьбе прочитала письмо деда Арсения и прониклась верой в магию нашего рода. – Или твоя покойная бабушка через тебя мне предсказывает?

– Понятия не имею.

Я засмеялась. Таким забавным мне показалось лицо Юльки, смотрящей на меня, как живущий в мифологическом мире язычник смотрит на всесильного шамана.

– Какая разница? Главное, что вам вместе будет хорошо.

– Точно – твоя бабушка. – Юлькины зрачки покрылись мечтательной дымкой. – Она ведь умела!

* * *

В деревню мы с Юлькой решили поехать не одни; Юрий согласился нас довезти на своей машине, но с одним условием: мы должны выехать ночью, ему рано утром по делам нужно было быть в Рязани. Что делать? Согласились.

– А переночуете вы где, – все-таки поинтересовался он, – мужа, понял я, там нет, вы с ключами?

– Нет, все ключи у Димона.

– А кто вам откроет?

– Там работник. И мы переночуем в гостевом доме.

– Большой?

– Нет. Десять комнат всего лишь, но все с удобствами. И внизу даже бар небольшой и магазинчик.

– Так что и позавтракать сумеете, – сказал Юрий.

Мы уже выехали на МКАД.

– Завтрак у нас с собой: четыре магазинных пирожка.

И мы все трое почему-то рассмеялись.

– Какой русский не любит быстрой езды? – чуть позже произнес Юрий, подмигнув мне в зеркало: я села на заднее сиденье, Юлька – впереди рядом с ним.

– Люблю, – сказала я.

– А я просто обожаю, – сказала Юлька. – Чем выше скорость, тем мне радостнее: душа словно вырывается за пределы тела и ликует на просторе. Такое чувство я испытывала только в самой ранней юности, когда начала танцевать на сцене!

– Ну тогда погнали. Сейчас половина второго, к трем будем там, а я поеду дальше.

Шоссе было совсем черным, веселая перекличка огоньков, которую я так люблю, уже закончилась: люди спали, погасив в своих домах свет. После холодов наступили теплые дни, и даже ночью не подмораживало, потому машина неслась сто двадцать без всякого риска заскользить и закружиться на льду. Однажды так случилось со мной: машину закрутило волчком, и мы – я, моя приятельница и ее муж – не были уверены, что все кончится благополучно. Предшествовал этой витально опасной карусели наш спор. Яростно спорил со мной муж приятельницы, журналист. Мы говорили о Пикассо. Он отрицал его, называл бездарным. Я – гением. Он кричал, что тот уродовал людей. Я доказывала, что в Пикассо просто не видят сатирика, Рабле от живописи. Он называл единственной стоящей картиной Пикассо портрет его жены Ольги Хохловой – я, наоборот, утверждала, что это единственная по-настоящему бездарная работа гения, написанная в угоду обывательскому вкусу модели… Когда водителю, усталому, грузному и пожилому, все-таки удалось остановить машину, муж приятельницы произнес мрачно:

– С тобой, значит, спорить мне нельзя. Опасно. Впрочем, – он похлопал себя зачем-то по колену, – пока не напишу роман о своей жизни, я не умру. Я должен в него вложить все: предков, убеждения, каждый шаг своей жизни – одним словом, все, что есть я! Вот поставлю последнюю точку…

– Он мечтает написать великий роман, – подала реплику его хорошенькая жена, оглянувшись.