Чувак и мастер дзен

Священником в той церкви был мужик по имени Дон Харрис, и он сказал нам: «Здесь вы не на военной службе, ребята, вы в Доме Господнем».

Только представь. Мы в армии, нас унижают, ломают и размазывают по стенке, а он говорит, что мы в Доме Господнем, где индивидуальность и уникальность скорее приветствуется, чем подлежит уничтожению. Это маленькое напоминание так много для меня значило. Оно спровоцировало небольшое изменение, которое помогло мне переключиться на новый уровень понимания. Дон Харрис увлек меня христианством, хоть и не в традиционном смысле. Он рекомендовал мне книги вроде «Последнего искушения»[17] или «Спасителей Бога» (The Saviors of God) Казандзакиса[18].

Иногда он приглашал меня на службы петь и играть на гитаре. Однажды, будучи человеком не слишком упертым в отношении правил, он одолжил мне свою гражданскую одежду, когда нам дали увольнение‚ хотя показываться на людях в гражданской одежде служащим, вообще говоря, нельзя. Дон сказал, что хочет показать нечто убойное, и отвез меня в Сан-Франциско в «Авалон», на концерт Дженис Джоплин и Jefferson Airplane, задолго до того, как они стали знаменитыми.

Дон стал очень важным человеком в моей судьбе. Именно он десять лет спустя обвенчал меня и Сью.

Два других ключевых человека того времени — Берджесс Мередит и Джон Лилли. В начале 1970-х, после совместной работы в кино, Берджесс познакомил меня с Джоном. Джон Лилли знаменит прежде всего своей работой с дельфинами и исследованием межвидовой коммуникации, а также экспериментами с ЛСД. Исследуя природу сознания, Джон изобрел камеру сенсорной депривации: резервуар со свето- и звукоизоляцией, заполненный водой, в которой растворено почти 50 килограммов соли. Ему было интересно, как работает сознание, если органы чувств не получают стимулов извне.

Он спросил меня и Сью, сможем ли мы ему помочь в роли подопытных кроликов. Я надел гидрокостюм и стал похож на астронавта. Джон подвел меня к резервуару с водой и попросил три раза залезть внутрь и выбраться, чтобы запрограммировать мой ум на то, что я могу в любой момент встать и выбраться наружу, если захочу. Выполнив просьбу Джона, я снова погрузился в воду температурой 37 °C, которая из-за избытка соли стремилась вытолкнуть меня на поверхность. Мои уши оказались под водой, а лицо осталось на воздухе. Я слышал только, как бьется сердце, и больше ничего. Почти сразу ум начал суетиться: Джон какой-то странный. У него сиськи, что ли? Что он сюда подсыпал? ПАНИКА! Затем я поймал себя на том, что мой ум просто делает свою работу. И тогда я начал расслабляться.

По существу это был первый раз, когда я медитировал. Я думал, о чем бы подумать, как вдруг начал замечать все, что происходит со мной. Оказалось, у меня есть дыхание.

Потом я заметил, как много ментальной энергии и мыслей произвожу в этом резервуаре, даже без каких-либо стимулов извне. Ум стал как бы экраном, на который проецируются мысли и картинки, а сам я ощутил силу собственного намерения, контролирующую их.

Я провел в воде три часа. Когда выбрался, цвета и звуки, удивительные по красоте и насыщенности, захлестнули меня как никогда прежде. Я осознал, что проекции моего ума, такие отчетливые внутри резервуара, продолжают действовать и снаружи. Только здесь, за пределами камеры, не хватало пустоты. Поэтому проекции распространялись на все, что я воспринимал органами чувств, и уже было неясно, какая часть этой информации исходит от меня самого. Это очень полезное знание потом пригодилось мне в жизни.

Позже я общался с Аланом Уоттсом и, конечно, будучи ребенком шестидесятых, баловался наркотой. Уоттс, как и я, был из христианской семьи и даже пел в церковном хоре, прежде чем обратиться к буддизму. Так что ему была близка как христианская, так и буддийская мифология. Он, как и я, закидывался кислотой и не отставал от своего времени.

Думаю, каждый, кого ты встречаешь, становится твоим гуру, учит тебя чему-то. Но, как ты говоришь, если хочешь добраться до одного берега, а потом до следующего, нужно менять лодки, весла и людей, с которыми тусуешься.

Если уж мы заговорили о лодках, то мне нравится термин «транцевая пластина»‚ введенный в моду Бакминстером Фуллером[19]. Дело в том, что гигантским океаническим танкерам нужен мощный подводный руль, чтобы совершать повороты. Однако инженеры поняли, что для поворота такого гигантского руля требуется слишком много энергии, и придумали транцевую пластину — крохотный руль, прикрепленный к большому рулю. Маленький руль поворачивает большой руль, а большой руль поворачивает корабль.

Баки сказал, что каждый из нас — такая «транцевая пластина». Можно развернуть общество, только если понимаешь, что ты часть чего-то большего.

Мне нравится думать, что и ты, и я — «транцевые пластины». Мы хотим, чтобы люди вокруг нас поняли, что они тоже «транцевые пластины», и начали немного поворачивать гигантский руль, который направит этот корабль туда, куда мы все мечтаем двигаться.