Чертенята в ту же ночь наведались к попу и повалили все заборы вокруг его имения. На другую ночь перебили все стекла в окнах.
Люди начали смеяться над попом. И он сдался. Пришел утром к Ахвандюку и говорит:
— Я сержусь, работник.
— Сердишься? То-то же, батюшка, — ответил Ахвандюк. — Снимай свой подрясник и подставляй спину.
Содрал он кожу со спины попа, а потом сказал:
— Теперь давай мне обещанные триста монет, да за братьев шестьсот. А заодно отдай и кожу, которую с них содрал.
Вернулся Ахвандюк домой. И первое, что сделал, подошел к братьям и завернул им рубашки на спине.
— Ой-ой! Что ты делаешь? Больно ведь, чирьям-то, — заойкали братья.
Ахвандюк в ответ вытащил содранные с них ленты.
— Вот ваши чирьи, жалкие трусы. А вот ваши деньги, хоть вы их и не заработали.
Отсчитал младший брат по триста монет старшим братьям и сказал:
— Умными себя считаете, а с каким-то попом сладить ума у вас не хватило, спину ему подставили: дери, батюшка. А я, дурачок, по-вашему, сам содрал кожу с попа да еще и денег вон сколько принес.
После этого братья уже не говорили, что их младший брательник дурак, а во всем слушались его.
Давненько все это было, а вот поди ж ты — имя Ахвандюка и до нас дошло.
ПОПОВСКИЕ ГЛАЗА
Родители состарились. Отец перед смертью говорит сыну:
— Ты, сынок, похорони меня, как и следует быть, с попом.
А потом сходил к попу и того тоже попросил:
— Ты, батюшка, уж, пожалуйста, приди на похороны, когда я умру.
— Приду, а как же! — ответил поп.
Вернулся старик домой, лег в передний угол и последний наказ сыну дал:
— Как похороните меня, ты, сынок, не забудь отблагодарить попа: дай ему, что он ни попросит.
Наутро старик преставился. Сын идет к попу и просит его быть на похоронах.
Похоронили усопшего. Сын ведет попа к себе в дом и говорит:
— Чем тебе, батюшка, за похороны заплатить, что дать?
— Что дашь, то и возьму, — отвечает поп.
Сын открывает сундук с медными деньгами:
— Бери, сколько нужно.
Поп набил карманы медяками.
После этого сын открыл сундук с серебряными монетами:
— Возьми и отсюда, батюшка.
Поп снял шапку и наполнил ее серебром.
— У меня еще и такого вот сорта деньги есть, — говорит парень и открывает сундук с золотыми монетами.
Поп набирает полные горсти золота и сам себя останавливает:
— Хватит, пожалуй.
— А может, еще возьмешь? — спрашивает парень.
— Нет, не надо, — отнекивается поп, видя, что положить деньги все равно некуда.
Молодой хозяин ведет попа в столярную мастерскую отца:
— Может, отсюда что-нибудь возьмешь, батюшка?
Поп посмотрел, посмотрел вокруг и говорит:
— Положи-ка мне в рот вон тот подпилок, точить пилу моим работникам пригодится.
Парень сунул подпилок попу в рот и повел его в шорную. А там по стенам хомуты да уздечки такие висят, что глаз не отвести.
— Вон тот хомут я, пожалуй, возьму, надень мне его на шею.
Хозяин берет хомут, надевает его на шею попа и провожает со своего подворья.
А поп только отошел немного — из соседской подворотни злая собака на него с лаем кинулась. Побежал батюшка от собаки, наступил на супонь да и упал, а подпилок, что во рту держал, в горло ему воткнулся. Так в хомуте и скончался жадный поп.
ОТЦОВО БЛАГОСЛОВЕНИЕ
— Лошадь свою никому не доверяй; сошьешь новую шубу, без палки на улицу не выходи; женишься, жену одну никуда не отпускай. Этот мой наказ считай и моим тебе благословением, — с этими словами старик скончался.
Умер отец зимой, а весной, во время сева, пришел к младшему брату старший и попросил на денек лошадь. Младший подумал про себя: «Отец не велел никому давать лошадь. А что же такого, если я брату на один день дам? Заодно и узнаю, в чем смысл отцовского благословения».
Дал он старшему брату лошадь, а сам тайком отправился вслед за ним в поле и спрятался на лесной опушке.
Брат приехал на свой загон и тотчас же принялся пахать. Настал полдень, другие пахари выпрягли своих лошадей и пустили на луг пастись, а старший брат все пашет. Соседи накормили и напоили своих лошадей, сами поели и снова приступили к работе, а брат, не выпрягая, пашет и пашет. Кобыла младшего брата не выдержала непомерной натуги и выкинула жеребенка. Пахарь отнес его в лес, бросил там и снова стал к сохе. Кобыла уже еле ноги переставляет, а брат, подстегивая ее кнутом, продолжает пахать.
Младшему брату все это было хорошо видно от лесной опушки. Он нашел жеребенка, снял с него шкуру и повесил на сук сушить. А под вечер, когда старший брат, допахав загон, стал выпрягать лошадь, младший брат взял шкуру и первым ушел в деревню. Следом за ним вернулся в деревню и старший.
— Свой загон я вспахал, — сказал он, отдавая лошадь. — В обед я ее кормил, а сейчас не успел, так что она, наверное, проголодалась.