Снедаемая противоречиями, девушка медленно побрела обратно в прихожую, ибо именно там оставила свой мобильник, с помощью которого в очередной раз вызвала такси, указав в пункте назначения до боли знакомый, но практически забытый адрес. Внутри от волнения все трепетало да спиралью стягивалось. Тем не менее, теперь она старалась держаться спокойно. Отстраненно. И больше не поддаваться панике. По крайней мере… пока.
Автомобиль затормозил у огромного фамильного особняка, на территорию которого ее нога не ступала уже более шести лет. Со времен смерти отца. Опалая листва шуршала под подошвой, словно подбадривая идти дальше.
Как ни странно, охрана без проблем пропустила девушку на частную территорию. Им оказалось достаточно одного-единственного взгляда на Ирину, чтобы сделать верные выводы. Очевидно, свою хозяйку они предупредили сразу же, ведь та выскочила на улицу практически босая и еще до того, как ее внучка добрела до главного входа.
Время остановилось, когда их взгляды схлестнулись.
Веки защипало. Проморгавшись и храбрясь из последних сил, Ира плавно расправила плечи. Антонина Ильинична плотнее закуталась в пуховую шаль, явно маскируя данным жестом свою растерянность. Обескураженность ее внезапным визитом. Синицына остановилась всего в паре метров от крыльца.
Глава их рода горделиво вскинула подбородок.
Однако, несмотря на «позу», во взгляде ее таилась безмерная тоска.
Собрав всю волю в кулак, Ирина сразу же перешла к делу:
— Я никогда ничего у тебя не просила. Не побеспокою и впредь, только, — голос предательски надломился, дрогнул, — молю, не дай ей убить моего ребенка! Пожалуйста, бабушка!
Антонина Ильинична вздрогнула.
По ее щеке внезапно скатилась одинокая скупая слеза.
— Октябрь отнял, — прошептала она загадочно, — октябрь и вернул…
Глава 51
— Ба, ну здесь-то тебе что нужно? — недовольно скривился Вячеслав, застав Светлану Юрьевну в своей комнате, когда вышел из душа. Хорошо, хоть двумя полотенцами воспользовался. Одно плотно вокруг бедер обернул. Другим на ходу осушил обнаженный торс, плечи и волосы. — Я могу остаться один хотя бы в своей комнате? Чего ты за мной ходишь постоянно? Везде нос свой суешь! Вламываешься без стука! Еще в трусы ко мне залезь, проверь, все ли там в порядке!
— Нервный ты, Слава! — невозмутимо отозвалась бабушка, удобно устроившись в его любимом кресле. — Слишком уж нервный!
Он едва удержался от приступа бесконтрольного истерического хохота.
«Нервный? Серьезно, бл*дь? А ничего, что меня ломало и корежило в эти дни, как гребаного оловянного солдатика? Ничего, что семьи нашей, образцово-показательной, и в помине никогда не существовало? Что я стал разменной монетой в ваших играх девятнадцатилетней давности? Что отец хрен забил на свою репутацию и открыто кувыркается с другой бабой, находясь еще в официальном браке? А мать пытается на моих глазах свести счеты с жизнью, разобидевшись на всплывшую правду? Нет, я не нервный. Я уже на грани безумия! Один неверный шаг, и точно рехнусь!»
— Чего надо? — проигнорировав ее очевидную нотацию, он направился к шкафу, извлекая оттуда чистую фирменную одежду, нижнее белье и обувь.
— Знамо чего! Поговорить хочу!
— Ты у нас уже третьи сутки обитаешь и прохода мне не даешь! — огрызнулся парень, теряя терпение. — Неужели не наговорилась еще?
— Не хами мне, Слава!
— Это я-то хамлю? — усмехнулся он, качая головой. — Да если бы ты Витьке вот так же непрерывно на мозги капала… он бы давным-давно отправил тебя по такому диковинному маршруту, что уже после первых двух шагов ты заблудилась бы!
— Витеньку сюда не приплетай! — прозвучало пылко. — Он — взрослый мужчина. А ты — едва оперившийся несмышленыш! К тому же, очень состоятельный и завидный жених…
Окончания фразы он не услышал, потому что скрылся в ванной комнате.
Ибо в присутствии бабушки одеться ему было больше негде.
Облачившись в темно-синий кашемировый джемпер, черные классические джинсы и кожаные ботинки, молодой человек вновь вернулся в комнату.
Светлана Юрьевна отреагировала вполне ожидаемо:
— А ты куда это собрался, сокол наш ясный?
— Дела у меня!
— Неужто к ней опять намылился?
— Да, к ней!
«И только к ней…»
— Ой, батюшки! — она театрально схватилась за сердце. — И это после того, как мать родная… находясь при смерти, в слезах… умоляла тебя бросить ту рыжую хамку?
— Именно!
— Но почему, Слава?
«Потому что не могу больше так! Потому что тянет к ней со страшной силой! Потому что дольше не продержусь — сдохну, если не увижу в ближайшее время! Если не сожму до хруста косточек, кайфуя от жара ее тела, от запаха, который знаю наизусть! Если не поцелую. Дико. Остервенело. Если не услышу ее стонов! И плевать уже на все обиды! Плевать на глупые условия и недельные сроки! Она нужна мне. Прямо сейчас. И если для этого требуется наступить на глотку собственной гордости, хорошо. Кажется… теперь я готов. Готов принести извинения ее матери!»