Чувство Магдалины

– Ой, тебе правда понравилось, да? – с радостью откликнулась Маша. – Это мы сегодня купили… Оно ужасно дорогое, и я не хотела, но Лео настоял… Да я и не умею носить такие платья! И каблуки! Кто придумал эти ужасные каблуки? Но Лео сказал, что платье без каблуков теряет свой смысл… Не стану же я с ним спорить, правда?

– М-м-м… Понятно все с тобой… Поплыла, да? Все Лео да Лео… – также нараспев произнесла Лёля. Чуть улыбнулась и отстранилась взглядом, будто снова ушла в туман.

Она вообще была вся такая – туманная. Маше она напомнила Беллу Ахмадулину в юности – та же темная челка на лбу, те же удлиненные «стрелками» глаза. И выражение лица то ли горделивое, то ли скорбное, с опущенными вниз уголками губ… Она так и сказала девушке, полагая, что та примет ее слова за комплимент:

– А знаешь, ты на кого похожа? На Беллу Ахмадулину!

– На кого? – удивленно приподняла темную бровь Лёля и глянула на мужа, будто предлагая ему также удивиться.

– Соглашайся, Лёлька, чего ты растерялась! – тихо засмеялся Глеб, нежно сжав локоть жены. –  Это знаменитая поэтесса, я тебе потом почитаю ее стихи… – и, обратившись к Маше, произнес уважительно: – А ты, стало быть, поэзией увлекаешься, да?

– Ну, это давно было… – смутилась Маша. – Еще в школе. Я большой реферат писала о поэтах-шестидесятниках, он первое место на городской олимпиаде занял…

– Ух ты, умница какая! – воскликнул Глеб. – Слышь, Лео, чего говорю? Умница у тебя Маша!

– Да, слышу, – кивнул Лео. – Я знаю, что она умница. Идем, Глеб, скорее, я тебе свою новую работу покажу.

– Что ж, идем…

Маше показалось, что Глеб вздохнул нехотя, будто его силой заставили исполнить неприятную обязанность. Такую неприятную, что ее надо прикрыть вежливо заинтересованным выражением лица. Вместе с Лео он подошел к мольберту, и Лео одним движением откинул с портрета холстяную тряпицу:

– Смотри…

Глеб смотрел долго. Не отрываясь. Лёля подошла сзади, встала за его спиной. Маша и Лео стояли чуть в стороне, плечом к плечу, как партизаны, ожидающие приговора. Маше даже казалось, что сердца их бухают в унисон от волнения. Хотя ее дилетантское волнение наверняка нельзя было сравнить с тем, что переживал сейчас Лео.

– Ну, ты даешь, однако… Удивил, удивил… – через какое-то время с тихим уважением выдохнул из себя Глеб. – Да ведь ты портретист, батюшка! Талантливый портретист, с чем я тебя искренне поздравляю. Можно сказать, явление в наших рядах! Не ожидал, не ожидал! Как вещь-то назвал, а?

– Как назвал? – эхом повторил вопрос Лео и взглянул на Машу, будто она должна была знать ответ. Подумав еще секунду, выпалил быстро: – Я назвал ее… «Мойщица окон», вот как!

– Да, согласен. Звучит недурно. «Мойщица окон» – это хорошо, да… – согласился Глеб, не отрывая взгляда от портрета. – Не ожидал, если честно, не ожидал. Удивил ты меня, брат…

Глеб нахмурился, поднял вверх руки и потер друг о друга большие и указательные пальцы, словно мучительно подбирал слова, чтобы повторить это «не ожидал» и «удивил» в других вариациях, но нужные слова никак не находились, и все смотрели на него в напряженном ожидании. Наконец Лёля прервала его мучительные поиски неожиданным восклицанием:

– Глеб, я тоже хочу такой портрет!

Теперь все посмотрели на Лёлю. Она топнула ногой и повторила также требовательно:

– Глеб, ты слышишь? Я хочу такой же портрет!

Глеб, словно очнувшись, обернулся к ней удивленно:

– Да бог с тобой, дорогая… Эк тебя обнесло-то, как успела проникнуться! Что, сильно торкнуло, да?

– Да, торкнуло! Я тоже хочу такой портрет!

– Лёля, уймись, я тебя умоляю! – с досадой произнес Глеб. – Я что, мало с тебя портретов писал?

– Но я именно такой хочу! – не собиралась сдаваться Лёля. – Лео, напиши меня такой же. То есть чтобы я была такой, будто светящейся… И такой же нежной.

– Да я тебя какой хошь напишу, милая, только скажи… – с едва заметными нотками ревности в голосе проговорил Глеб.

– Нет, ты так не сумеешь! Я хочу, чтобы Лео! – снова потребовала Лёля.

– Во дает! – Глеб снова удивленно глянул на жену. Потом перевел взгляд на Лео, пожал плечами, проговорил тихо: – Это ж как надо мою Лёльку пронять, чтобы… Теперь от нее не отвяжешься. Придется тебе, приятель, и для моей жены расстараться, раз она мое предложение отвергает!

Лео улыбнулся, молча взял Лёлю за руку, подвел к окну. Поднял пальцами ее подбородок, отстранился слегка, задумался. Потом протянул руку и решительно взлохматил Лёлины волосы, уложенные в красивую прическу. Лёля терпела, только повизгивала слегка, прикрыв глаза, а Лео бормотал себе под нос:

– Вот так… Вот так, да… И чтобы никакой косметики, лицо чистое должно быть… Поняла?

– Да… – тихо пискнула Лёля.

– А в руке у тебя будет яблоко. Большое такое, спелое, сочное, и не гламурное, а с корявинками… Только-только с ветки сорванное… Живое яблоко, поняла? И обязательно – надкушенное, чтобы видно было спелое яблочное нутро. И выражение лица ты мне сделаешь такое, будто ты только что его надкусила и прислушиваешься – какое оно? Кислое? Сладкое? Терпкое? Сочное? Мне нужен именно этот момент… Этот ракурс… Ты сможешь, Лёля?