Чувствуй себя как дома

Я падаю в кресло и выуживаю из кармана визитку Вячеслава. Начальник захлопывает ноутбук.

– Меня зовут Анна Захаровна.

– Очень приятно. Алексей Евгеньевич.

Я кладу визитку на ноутбук.

– Вы его знаете? Он… пропал.

Улыбка-серп превращается в тонкий нож.

– Да, это наш сотрудник. Но он не пропал, а погиб.

Нет.

Выдох застревает в горле, кровь шумит в ушах отбывающими поездами. Сердце стучит, стучит, разгоняется. Мой внутренний мини-вокзал работает как часы.

– Что? – переспрашиваю я.

– Несчастный случай.

– А… когда? Как это произошло?

– Да уже лет десять назад. Тогда заводом управлял герр Шульц…

– Где он?

– Вы к нему не попадете, – отрезает Алексей Евгеньевич.

– Почему?

Он подается ко мне и шепчет:

– Герр Шульц тоже погиб.

Я сжимаю кулаки и заставляю себя успокоиться. Не время паниковать. Еще не время.

– Расскажите мне о Вячеславе, – прошу я.

Если человека, с которым я бродила по пляжу не существует, тогда… Тогда не существует ни меня, ни мужчины с лбом-прожектором, ни жвачки на картине. И это хуже смерти.

– О Вячеславе? Нет-нет, его зовут Иволга Захар Игоревич.

Захар Игоревич.

Если это не совпадение, если весь мир не решил повеселиться за мой счет, если я действительно существую… я вижу отца, погибшего десять лет назад. Вижу того, чьих фотографий у меня никогда не было.

И я вдруг вспоминаю, как изо дня в день искала папу, а он, оказывается, жил на соседней улице. Так близко, что можно дотянуться и прижаться лбом к его окну, подышать на стекло и написать: «Спокойной ночи».

А еще я вспоминаю, что папа не замечал меня. И лишь однажды, на обочине, когда я умоляла его спасти ворона, – заметил. Как же я злилась, что он не узнавал в родинках на моем лбу свою и мамину!

Но это мелочи. Сейчас я плаваю на поверхности.

Я – тонкая бензиновая пленка, и у меня не получается достигнуть дна. Там что-то прячется, я чувствую.

Алексей Евгеньевич обеспокоенно спрашивает:

– Вы в порядке?

– Извините, – сглатываю я. – У вас работает кто-нибудь по фамилии Рэу?

– О, эта семейка. Работают. Муж и жена, пенсионеры. А дочка их, Виктория, погибла вроде бы. – Алексей Евгеньевич щурится и облокачивается на спинку кресла. – Зачем они вам? Специальными часами интересуетесь?

– Можно и так сказать.

– Вы же понимаете, с чем имеете дело?

– Нет, – бессильно развожу руками я.

– Ну, теперь понимаете.

Я прокручиваю в голове разговор с бабушкой и дедушкой.

Высокая, высохшая заживо женщина, миниатюрная комната, скрипка… Дура. Какая же я дура! Я ведь бегала к ним в детстве. И они к нам тоже. Приносили яблоки, а мама пекла пирог. Пахло корицей.

Когда-нибудь ты вырастешь и приготовишь нам пирог сама.

Чтоб с яблоками. Обязательно с яблоками.

И с корицей – без нее никуда.

Последнее всегда прибавлял дедушка. Мы смеялись, уминая горячую выпечку.

Картинки загораются поочередно, как гирлянда на елке, и я пытаюсь запечатлеть их, сохранить в тайне от подрывника.

Поблагодарив Алексея Евгеньевича, я поднимаюсь и шагаю прочь. Здесь жила моя семья. Мама, папа, бабушка, дедушка. А я… я чужая.

Клянусь, бабушка, я испеку пирог. Обязательно с корицей, без нее – никуда.

– Извините, – окликаю я вахтершу. – А вы давно работаете на этом заводе?

Она отрывает взгляд от кроссворда и отбрасывает ручку.

– Лет двадцать. А что?

– Вы не в курсе, что случилось с герром Шульцем? Из-за чего он погиб?

Вахтерша наклоняется ко мне и шепчет:

– Да девка одна его подставила, Торой звали. Упертая была, злая. Шульц не заслуживал такой смерти, хоть и натворил дел. А бедная Лидка потом места себе не находила, год ни с кем не разговаривала! Они с Шульцем любили друг друга, любили до безумия…

У меня перед глазами двоится, но я все же нахожу в себе силы и спрашиваю:

– Лида живет в поселке у моря? Красится фиолетовой помадой? Занимается йогой?

– Да-да, – подтверждает вахтерша. – Она.

Я иду к выходу – на негнущихся ногах, как железный солдатик.

– Милочка, помоги отгадать. Подчинение разума чему-либо. Одиннадцать букв.

– Одержимость, – отвечаю я.

Эта старушка, обожающая кроссворды, даже не догадывается, что попала в точку. Мой разум давно подчинился и теперь тикает, тикает, тикает. Не дает мне уснуть. Отсчитывает секунды. Звенит вместо будильника. Но вот беда: его невозможно отключить.

* * *

Лидия молчит. Каменная, старая, как гнилая груша. Еще немного – и кресло впитает ее, проглотит. А я стою возле клетки и медлю. Мой вопрос, проклятый вопрос «Это правда?» повис в воздухе.

Гроза трется о мои ноги. Чувствует, что творится неладное.

– Твоя мать заслужила каждый удар. Я ненавидела ее, но… не убивала. Хотя с радостью сделала бы это, если бы меня не опередили. А теперь проваливай, Аня.

Лидия поджимает губы и вцепляется в ручки кресла. Мне страшно смотреть на нее, но и не смотреть я не могу. Гипноз, не иначе.

– Мама никогда бы…

– Проваливай!

Лидия подскакивает и надвигается на меня, как огромная туча. Гроза убегает от нас в кухню.