Чувствуй себя как дома

Лида проснулась ночью и закричала. В горле першило. Ей приснилось, что вместе со слухом пропал и голос. Так и не нащупав в темноте тапки, она отправилась в кухню. И снова вино. Снова пьеса «4′33″». Снова силуэт скрипки на подоконнике. Лида потянулась к ней и прижала ее к шее.

Сегодня вторник. А значит, Тартини.

Пальцы вспомнили «Дьявольскую трель» быстро. Вот только для Лиды она по-прежнему была пьесой Кейджа. Чем усерднее она водила смычком по струнам, тем отчаяннее боролась с желанием разреветься. Ее любимую музыку заглушало пыхтение поезда.

Она прекратила играть резко.

В голове вертелся вопрос: заколка или карманный?

Лида осушила бокал вина, а затем – со всей силы ударила скрипкой по стене. Еще и еще. Щепки посыпались на пол.

Инструмент ей теперь ни к чему. По крайней мере, она так думала, пока нечто не сказало:

– У тебя талант.

Лида застыла со скелетом скрипки в руках. На горизонте замаячил поезд. Неужели слух возвращается?

– Кто здесь? – Лида старалась говорить четко, но язык заплетался.

– Друг.

Часы, подаренные герром Шульцем, тикали оглушительно – где-то в висках, наперегонки с пульсом.

Лида зажмурилась и прислонила Zahnrad к уху. Нет, безумие. Герр Шульц не волшебник… Не волшебник.

– Как тебя зовут?

– Сокол.

– Со-кол. Ты в часах?

– Нет, это они во мне.

Лида покосилась на бутылку вина. Или она слишком много выпила, или Джон Кейдж уступил место Тартини. Четыре минуты тридцать три секунды длились пять месяцев, а после – заиграла «Дьявольская трель».

* * *

– Что с ними? – Лида обвела взглядом кабинет герра Шульца. На столе, на полках, на подоконнике тикали часы. Свои она не взяла – боялась чего-то невидимого.

Бруно подался к ней.

– С кем?

– С часами. Я… я слышу кого-то. – Лида сжала кулаки – «слышу кого-то» прозвучало абсурдно. – Небо, не стоило мне приходить. Извините. Я выпью успокоительного, и все пройдет.

– Как насчет работы с Zahnrad?

– Смеетесь?

– Нет. Просто у вас отменный слух.

* * *

– Добрый день. А я вам фрукты принесла. Дай, думаю, порадую любимых соседей.

Мальчишка прятался за шкафом и дрожал. Он почему-то боялся Лиду. Его любимый дом молчал. Впрочем, как и все дома на медосмотре. Восьмилетний Захар был ему под стать – щуплый, мелкий, бледный. Он защищал друга, а друг защищал его.

Лида успевала обойти пол-улицы за обеденный перерыв, а потом, наспех перекусив, бежала на работу. Бруно этого хватало. Главное – за месяц проверить ту часть поселка, что примыкает к пляжу. Остальными домами занимались коллеги Лиды. Среди своих их называли Стаей.

Первого числа каждого месяца все начиналось заново.

Лида спрашивала у домов:

– Как вы?

А они отвечали:

– Захар научил нас играть в прятки.

Лида прислушивалась к скрипам, шуршанию, звяканью и писала об этом в отчетах. Где хлопнула дверь? Как быстро закипел чайник? Откуда сквозняк? Почему протекает крыша? Бруно интересовался абсолютно всем. Он создал их и теперь хотел познакомиться с ними ближе.

Болезнь Лиды отступила. По вечерам вместо Паганини, Тартини, Баха, Бетховена и Вивальди Лида общалась с Соколом. Она прислонялась виском к прохладному кафелю в кухне и шептала, шептала, шептала… а дом шептал в ответ. Щепки скрипки Лида сложила в футляр-гробик и запихнула в шкаф. Не время. Еще не время.

По пятницам к ней заходила Тора – сыграть что-нибудь из «Времен года»[26]. И было красиво. Нестерпимо красиво. Часы тикали в ритм «Лету», а вот от «Весны» отставали на пару секунд. Лида не сомневалась: девчонка тоже общается с домами.

– Я рада, что он помог тебе вылечиться, – однажды обронила она.

Лида улыбнулась. Сокол был мостиком между ней и реальностью, ее слуховым аппаратом. Горизонт оказался картонным. Поезд вернулся.

По субботам и воскресеньям Лида пропадала в заводском спортзале. Тренировалась сама и тренировала Стаю. Играла с ними на скрипке. Они продолжали знакомиться с домами и могли лишь предполагать, к чему приведет протекающая крыша.

А еще Лида начала собирать интересные факты о домах. Мини-легенды. Наблюдения. Получалось что-то вроде учебника.

Дождливым ноябрьским вечером в спортзал заглянул Бруно и подарил Лиде ярко-розовые лосины.

– Прости, цвет осеннего моря пока не нашел.

* * *

Расписание опять изменилось.

По понедельникам – розовые лосины и ужин с Бруно.

По вторникам – зеленые лосины и ужин с Бруно.

По средам – оранжевые лосины и ужин с Бруно.

По четвергам – синие лосины и ужин с Бруно.

По пятницам – красные лосины и ужин с Бруно.

По выходным – тренировки и ночные беседы с Соколом. Лида до сих пор боялась открыть футляр и увидеть обломки скрипки. А еще она боялась, что кто-то на работе узнает о ее… увлечении. Им нельзя. Они глухи.

Чем дольше Лида наблюдала за людьми, тем острее ощущала слышащих. Их было не так много, и почти все прятались от реального мира, как тот мальчишка, Захар. А Лида не пряталась. Лида радовалась, что болезнь отступила. Да, слух не восстановился до конца, но, по крайней мере, пьеса «4′33″» наполнилась звуками.