Чувствуй себя как дома

Он до одури любил «Наутилусов» вперемешку с Тартини. Воображал, будто они связывали его с девушкой, обожавшей «Квадратные глаза» и «Дьявольскую трель». У каждого есть свой сгоревший дом. Их домом была музыка.

Вечер баюкал поселок. Я спешила к Захару, чтобы встряхнуть его за плечи и сказать: «Я здесь. А ты?», докуривала сигарету. За разрисованным забором шумело море. Захар вышмыгнул из дому, так и не заметив меня. Силуэт удалялся, и я потащилась следом. Окурок остался тлеть у разрисованного забора.

Я наблюдала за Захаром и не могла понять, откуда в нем взялась эта нервозность. Тора умела его смягчать. Я – нет.

Ляпнешь лишнего – вспышка. Косо посмотришь – вспышка. Преградишь ему путь – вспышка. Захара точно накачали газом. Лишь хлопок – и мир взорвется.

Захар свернул направо. Конечно, к Ворону. Как по мне, дурацкое имя для огромного монстра.

Мы пересекли улицу и застыли у цели. Захар с легкостью перемахнул через забор. Как в сотый раз.

Засранец. Лазал туда.

Ты или со мной, или в гробу, дружочек.

Я сунула руки в карманы и сжала кулаки так сильно, как если бы сжимала ее шею. Перелезла через ограду и нырнула под яблони. Захар растворился в доме. Она… впустила его?

После «воскрешения» у меня в ушах начало тикать громче прежнего, а вот голос… Голос исчез. Возможно, дом разучился говорить, если такое вообще бывает.

А я устремилась на опушку леса. Как и раньше, под корнем дуба пряталась маленькая дверца – запасной выход. Рядом висели ключи. И это не странно, потому что… у нас не боятся людей. У нас боятся домов.

Я внезапно осознала, что зря спасла Захара в мухобойке. Этот парень ничему не научился. И не научится – я была уверена.

Лестница переливалась в лучах почти полной луны. Ворон по-прежнему молчал.

Я спустилась и оказалась в сыром коридоре. До меня донесся вопрос:

– Почему?

Глухой стук. Кулака по стене?.. Или кулака по голове Торы?

– С тобой я не написала ни строчки.

Голоса переместились в другую комнату. Передо мной тянулся круглый неровный тоннель, освещенный тусклыми лампочками. Его, наверное, прогрыз огромный червь, обожающий жрать не яблоки, а землю.

Пахло сыростью и корицей.

Тоннель выплюнул меня в тесную комнатушку. На полке оглушительно тикали Zahnrad. Потолок еще не оплела паутина, на полу стояли банки с консервированными помидорами. Новенький дощаной пол успел покрыться слоем земли.

– У нас есть дочь? – Стук.

– Да.

– Где она?

– Гуляет.

– Врешь!

– Клянусь. По вечерам она любит гулять. Ты же сам знаешь. Она на море побежала.

Знает, Тора. Я – тоже. Недавно мы встретили этого недочертика, а потом Захар весь следующий день был сам не свой. Интересно, он понял, на кого наткнулся? А она?

– Прости… – всхлипнула Тора. – Я все испортила.

Прозвучало глупо, будто она говорила не о ссоре длиной в десять лет, а о разбитой вазе.

– Я мечтала, чтобы и у тебя, и у нас появился шанс найти себя… Слышащие выпивают друг друга до дна, когда живут вместе. Как же я ненавидела себя за такое решение! Но я не могу без песен. А без тебя – могу, хоть и люблю до безумия…

Раздался всхлип. На этот раз Захара.

– Она знает, кто я?

– Да. Я рассказывала Ане о тебе.

– Ане… Ей нравится фиолетовый? А яблочный пирог? Она любит Тартини?

– Да, но больше – Паганини. Она спит с нашим проигрывателем, как с плюшевым медвежонком.

Я оперлась на гору хлама, прикрытого тряпкой. Слова Торы меня обессиливали.

– Подожди! – гаркнул Захар.

Тишина окутала подвал целлофаном. Я прижалась к стене, срослась с ней.

– Ворон. Он насторожился.

– Ты запер дверь?

Я скользнула взглядом по Zahnrad. Если я сломаю сердце дома, сломается и Тора. Все повторится. В деталях. В красках.

А Захар пусть не серчает.

Или со мной, или в гробу.

Во мне шевелилось что-то непозволительно слабое. Рыдало в ушах, заливало меня слезами. Тряпка под тряпкой внушила мне, что я не смогу предать Захара. Даже если этот ублюдок прямо сейчас трахнет Тору, я не смогу.

Дом не виноват. Он не болен.

И я закурила. А зажигалку бросила на новенький дощаной пол. Я не тронула сердце Ворона. Его хозяйка не заслужила такую красоту, а вот пепел – сполна.

Дым тонкими нитками расползался по углам.

Топот приближался. Тора и Захар спешили ко мне. Ворон заскрипел, но кто-то запретил ему нападать на меня. Должно быть, благородная хозяйка.

Как же тошно от ее доброты!

А вот и огонь.

Живые сгорают быстрее. Правило, касающееся не только домов.

Голубки вломились в подвал.

Тора изменилась с последней нашей встречи, обзавелась пауком, связавшим на ее лице сетку морщин. А еще она начала сутулиться. Она – покореженный фонарь, который скоро погаснет.

Пламя ползло к нам. Жарко. Нестерпимо жарко…

Наверное, я бы так и стояла, если бы Захар не взял нас с Торой под локти и не поволок в тоннель. Он часто сравнивал «мини-девочку» с конфетти взорвавшейся хлопушки. Теперь мы все были конфетти. В гигантской хлопушке. Через миг кто-то потянет за ниточку, и мы разлетимся. Осядем пеплом в ночном лесу.

Мы неслись по тоннелю. Воздух накалялся. Путь удлинился раз в пять.