Чувствуй себя как дома

— Да не боись, не обижу я ее. Это ведь просто прятки. — Пашка подходит ко мне вплотную. — Считай до ста.

Я отворачиваюсь к морю. Сегодня шторм. Из-за ветра я не слышу шагов, но всем телом чувствую, что мой враг уводит Хлопушку подальше от меня.

Раз.

Два.

Три.

Море интроверт. Оно не любит людей, а мы его имеем с утра до вечера. Миллионы постилок облепливают пляжи, миллионы тел купаются в пене, миллионы трупов покоятся на дне.

Шестнадцать.

Семнадцать.

Восемнадцать.

Я бы не хотел быть морем. А впрочем, разницы — никакой.

Тридцать.

Сорок.

Пятьдесят.

Если вылить в море канистру молока, оно не перекрасится в белый. Если добавить пятьдесят литров крови, оно не покраснеет.

У моря нет отпечатков пальцев. Оно умеет прятать трупы — его не арестуют.

Шестьдесят.

Семьдесят.

Восемьдесят.

Ты заболело, море. С тобой что-то не так. Запишись к врачу, тебе нужно удалить фантазию.

Я не досчитываю до ста. Убеждаю себя, что Пашка не затянул бы Тору в воду. Он псих, но проблем себе не ищет. Нет, он бы не утопил Хлопушку.

Я несусь в поселок. У меня есть преимущество — дома?. Я мысленно обращаюсь к ним.

Где они?

Громче всех визжит мой родной Воробей:

— К лесу! Они пошли к лесу!

Я пересекаю улицу, мчусь мимо покосившихся хижин и взбираюсь на холм. Ворон возвышается надо мной покореженным скелетом. Сердце барабанит по ребрам. Профессиональный боксер, не иначе.

Я спрашиваю у дома:

— Где?

А он отвечает:

— В лесу.

Дурак.

Идиот.

Псих.

Зачем, зачем я клюнул на байки о камере? Что, если Пашка обидит Тору? Побьет? Отомстит за наши встречи?

Кусты впиваются в голени колючками, деревья изгибаются лабиринтами, лес недовольно шуршит. Он не желает меня принимать.

Зато этого ублюдка принял.

Я выбегаю на поляну, заросшую травой по колено. Солнце ныряет за горизонт. Фантазия тщательно прорисовывает тысячи вариантов, где побеждает он.

Успокоиться и найди их, пока не стемнело, — ничего сложного.

Абсолютно.

Абсолютно.

Абсолютно.

Абсол…

Треск веток режет слух. Я карабкаюсь по нему, как по спасательному канату. Тени пляшут передо мной, столбы деревьев подозрительно напоминают монстров с картин психиатра.

Я стараюсь двигаться тихо. Нет. Их нигде нет.

Кажется, я окончательно свихнулся. Самое время навестить доктора.

Или…

Я натыкаюсь на них возле вековой сосны и прячусь за дуб. Они не видят меня, шепчутся. Ни черта не слышно. Пашка держит Тору за локоть и морщится.

Зря я боялся. Мой враг не таскает Хлопушку за волосы. Не толкает ее и не бьет коленом в живот. Не угрожает ножом и не заламывает руки. Я все придумал.

Пора мне удалить фантазию.

Я напрягаю слух.

— Обещай, — чеканит Тора.

Пашка склоняется над ней, высокий, как фонарный столб, ухмыляется.

— Договор.

— Обещай!

— Обещаю.

Я выхожу из-за дуба. Они вздрагивают и с ужасом пялятся на меня. Парочка. Голубки облезшие. Как же бесит!

— Что вы здесь делаете? — хмурюсь я, и за то, что осмелился спросить, ненавижу себя больше, чем Пашку.

— Тебя ждем, — пожимает плечами Тора.

— Но ты бы не сильно расстроилась, если бы я не пришел, да?

— Захар, ты чего?

Тора порывается меня обнять, но я показываю Пашке средний палец и несусь прочь из леса. Быстрее, быстрее от мини-девочки. Она не моя.

Поселок растворяется во тьме.

Добравшись до Ворона, я бросаю кулак в дверь и сажусь на пыльное крыльцо. Глажу перила.

Дом колет меня занозами и спрашивает:

— Что произошло?

А я отвечаю:

— Он выиграл.

Ворон умолкает, и я ему благодарен. Мне срочно нужно что-нибудь сломать. К примеру, шею одного придурка.

Но… Где-то за ребрами клубится сомнение. Что, если я неправ?

Они могли говорить о чем угодно.

Кретин.

Ты опять обидел Тору. А сам боялся, что ее обидит Пашка.

— Можно?

В свете луны появляется родной силуэт. Хлопушка. На ее месте я бы дал мне пощечину и убежал бы домой.

— Я здесь не хозяин.

Неохотно подвигаюсь. Тора опускается и толкает меня в плечо.

— Ты чего надулся? Ревнуешь?

— Ты болтала с этим козлом, как с закадычным другом!

— Пора прекращать детскую вражду.

Да чтоб тебя!

Лицо горит, плавится. Я беру Тору за подбородок, и она закусывает губу. Боится. Того ублюдка не боялась, а от моего прикосновения едва не визжит. Дуреха.

— Тебе легко. Тебя никогда не водили к врачу из-за проклятого «что-то не так». Не поджидали у школы, чтобы хорошенько поколотить. Не фаршировали таблетками, как долбаную курицу. Мы разные, Тора. Не учи меня жизни.

В комнатах завывают сквозняки.

Не встревай, Ворон.

Мне стыдно перед ним за эту сцену. Он-то преданный друг.

Нужно было сразу домой.

Тора облокачивается на перила.

— Ты прав, Захар. Мы разные. Чересчур… — проглатывает она всхлип. — Пожалуйста, не сердись на меня, но… мы расстаемся.

Рас-ста-ем-ся.

Странное слово.

Картонное.

Вот бы сделать из него самолетик и скормить Пашке!

Я цапаю Тору за плечи. Наверное, сама не поняла, что ляпнула.

— Смешно-о-о!

— Нет, не смешно, Захар.

— Подожди. — Это сон, всего лишь сон. — Ты… серьезно?

— Более чем.

— Да ладно тебе. Пошутили и хватит. Я в курсе, что повел себя как дурак. Прости.

Я обнимаю ее, пытаюсь удержать, но она выскальзывает, как рыбешка. Тает, как снежинка на ладони.

— Захар…

— Прости, прости, прости, — тараторю я, не позволяя ей договорить.