Чувствуй себя как дома

Илона расслабляет руки и целует мужа в щеку. Я боюсь, что она не справится со злостью и укусит его.

— Как вам концерт? — меняет тему Павел. — Угадайте, кто эта женщина.

— Без понятия.

— Моя сестра. Всю неделю пряталась в номере и молчала, копила себя для выступления.

Я глотаю нервный смешок. Где-то внутри чайки вновь начинают беспокоиться.

— Она… крута.

Остаток вечера мы проводим в баре — греемся вином. Выступает еще три группы. Голос Павла съедают гитарные соло, но я все же выхватываю отдельные фразы. Они с Илоной выращивают кишмиш, готовят вино, обожают море и поселок.

Кролик Темыча прыгает по моей спине.

Илона подносит бокал к губам, но замирает, когда я спрашиваю:

— А на досках вы катаетесь? Всегда мечтала попробовать.

— Нет, — качает головой Павел. Его лицо вот-вот отпадет. — Разве что на троллее. Поедете с нами на эти выходные? Да, Илон? Возьмем ее?

— Обязательно, — обещает та и пододвигается ближе ко мне. — Поосторожнее с мечтами, девочка.

Я притворяюсь, что не расслышала, а у самой внутри визжат чайки. Около двенадцати ночи я поднимаюсь в номер в надежде поработать над идеей для новой книги. До второго этажа мне остается преодолеть пару ступенек, как вдруг раздается тоненький дрожащий голосок. Кто-то поет.

Чайки ломают мои ребра. Я бы не удивилась, если бы обнаружила на полу пентаграмму, а в центре — сумасшедшую девицу; но чем дольше я медлю, тем отчетливее осознаю: это вокалистка из рок-клуба. Просто сейчас она поет тихо, обессиленно.

Мы с сестрой Павла — соседи.

Я ныряю в коридор и озираюсь: дверь в ее номер приоткрыта. Чайки заглушают пение — им не нравится песня. Не нравится, когда я тону и… когда из окна выглядывает черноволосая женщина.

Я запираюсь у себя и теперь не сомневаюсь: главные герои моей книги живут со мной в одном доме.

Глава 7

Захар

ДО

Нам двенадцать.

Нам тринадцать.

Нам четырнадцать.

Мне пятнадцать. А Торе — исполнится через час.

Она пока маленькая.

Мы лежим на пыльном полу — у Ворона. Ночь непозволительно близко, дышит на нас, пялится огромными звездами. Пахнет орехами и яблоками. Прямо как девочка, сопящая у моего уха. В углу светит фонарик. Ночь заплетает Торе косы.

И я заплетал. Согласен, выходило на троечку. Но я старался, правда-правда. Тора считает, что главное — тренировки, и тогда все удастся.

Разделить волосы на три пряди.

Левая — через правую.

Правая — через левую.

И так до бесконечности.

— Представь, что ты следишь за пьяницей-мутантом, — хихикала Тора, когда я в очередной раз начинал заново. — Его три ноги заплетаются в косичку.

Ворон наблюдал за нами, щелкал замками, хохотал скрипящими половицами. С попытки миллионной у меня получилось. Тора пообещала пойти завтра в школу с этими непослушными-ногами-пьяницы, чтобы все оценили косу, которую заплел я.

Мягкие-мягкие волосы щекочут подбородок. Молоко. Сейчас, когда Тора дремлет, я зарываюсь в них лицом. Какие же они теплые.

Ворон молчит — в последнее время он полюбил тишину. Но я не расстраиваюсь: друг не ушел. Друг боится спугнуть кролика.

Так я назвал шар, растущий внутри меня. Пушистый, горячий, ведущий в нору под деревом. Скоро я узнаю, попаду ли в чудесную страну. И вообще — есть ли она.

— Доброе утро, господин бука, — хрипит Тора, потягиваясь.

— Скорее — добрый вечер.

— Чего задумался? Стряслось что-то?

— Ничего. С днем рождения. Я… сюрприз приготовил.

— Честно?

Я вытаскиваю спрятанный под половицей проигрыватель. Свой проигрыватель, с трещиной по центру. Кролик потребовал, чтобы я подарил именно его. Тора любит музыку. Я купил ей кассету с композициями Тартини.

— О божечки!

Хлопушка обнимает меня и прилипает губами к моему лбу. Я сдавленно кряхчу.

— Спасибо, спасибо, спасибо, Захар! Я обожаю Тартини! Давай завтра ко мне пойдем, и я сыграю тебе на скрипке? А еще я начала писать песни! Оценишь?

Из моего кармана выпадает кассета с «Наутилусами».

— Хм… Давай ее послушаем!

— Нет, — отрезаю я.

Мои любимые песни кричат о диагнозе «что-то не так». Если бы я включил их своему доктору, тот бы сразу упек меня в психушку. А Торе и без того чересчур много обо мне известно.

— Нет, — повторяю я громче.

Растяпа, как же я мог забыть, что у девушек «да» — это «нет», а «нет» — это «да»! Что у них в мозг встроен маленький генератор антонимов.

Тора бесцеремонно хватает кассету, пихает ее в проигрыватель и подскакивает. Громкость зашкаливает, раздевает меня до костей, колет тело нотами. Дом пронизывают родные ритмы и интонации «Наутилусов».

Нет, я не выдержу взгляд этот из-под бровей.

Глаз — правильный квадрат на пустой голове.

Не отражается в них ни пряник, ни плеть,

Они открыты просто так, им все равно куда смотреть.

И фонари умных слов светят там и тут — зря! — там и тут.

Они как окна домов, люди в них не живут.

Нет! Нет! Ты слеп!

Песня обнимает Тору липкими строчками, принуждает двигаться, извиваться, лезть на стену. Я краснею. Делиться музыкой — явно не мое.

Коса обматывает Хлопушкину шею.

Улиц измерен конец, но всякий раз

Взгляд упирается в стену квадратных глаз.

Нет, нет!

Тора летает под потолком. Ее тело словно забыло о гравитации.