Чужая

А он все не кончал, пребывая в сладком забытьи, вихлял в руке голову несчастной служанки, дышал ею и удовлетворял себя, периодически касаясь влажной и скользкой головкой ее израненной спины.

Когда он затаил дыхание, Айя зажмурилась, ожидая кульминации этого унизительного, сарайного кордебалета.

Еще несколько быстрых и дерганых движений, и Нирхасс, задрожав и судорожно втянув в себя воздух, выплеснулся теплым и вязким на поясницу покорной служанки. По инерции потянув на себя руку с ее волосами, Айя испугалась, что он в этом бессознательном порыве может свернуть ей шею. Привстала на носочках, морщась от жгущей боли в рубцах.

А он все втягивал и втягивал в себя ее запах, словно не мог надышаться. А потом вдруг как-то жалобно и протяжно застонал, зашипел что-то сквозь зубы, и процедил:

— Сука!

Толкнул девушку от себя. Служанка, не ожидавшая подобного, рухнула безвольным кулем вниз, задев лбом деревянную стену. Охнула от неожиданности и боли, губы ее задрожали. Обернулась, глотая слезы.

Нирхасс быстро заправлялся и отряхивался. Приводил себя в порядок. Злился. На Айю не смотрел. Какое-то время раздраженно оглядывался по сторонам, наконец, заметил искомое. Схватил небрежно брошенную перчатку и, развернувшись на пятках, поторопился удалиться. Шандарахнув на прощание старой, жалобно скрипнувшей, дверью.

А Айя так и осталась сидеть на грязном полу, избитая, растоптанная и униженная. Запятнанная следами чужой страсти.

— Спасибо за Вашу милость, господин…

Глава девятая

Еще около трех недель Айя отлеживалась и приходила в себя. Шрамы на теле потихоньку затягивались уродливыми рубцами, а вот дыра где-то в глубине ее естества зияла и кровоточила — расширялась. Множилась. Затягивала во мрак. Лишала воли. Да просто не давала дышать…

Несколько раз в их маленькую конюшню приходила Тойра. Мерила шагами затхлую коморку и ругала Айю. Кричала, нервно притопывала ногой. Обзывала служанку безмозглой, пустоголовой дурой, не умеющей держать язык за зубами. Грозила рудниками. Лично сама мазала девушке спину едко пахнущей мазью, что приятно холодила. И снова ругала.

Айе даже показалось, что противная управительница о ней беспокоится. Но девушка быстро прогнала эти мысли. Тойра не была тем человеком, который мог проявлять сочувствие.

Но женщина именно его и проявляла…

А еще каждый день , утром и вечером, в конюшню прибегал уже знакомый лакей с верхних ярусов. Обычно просто что-то высматривал и вынюхивал. Пару раз приносил какие-то сладости и фрукты, а однажды заявился с подушкой и огромным, толстым пледом. Затащил это все по шаткой приставной лестнице на чердак Айи и с невозмутимым видом сгрузил на пол под ее ошарашенным взглядом.

— Что это? — спросила, глядя, как парень резво удаляется.

— Мне запрещено с тобой говорить. Бери и радуйся.

И Айя взяла.

Засунув подальше гордость и самоуважение. Стараясь не думать, что это жалкие подачки от ее бездушного мучителя. Что этим он еще больше ее унижает, указывая, как низко она находится в его глазах. Какое место занимает. Как уличный туалет, куда он приходит справить прихватившую его нужду. Нужду постыдную, о которой и знать– то никто не должен.

Обо всем об этом девушка старалась не думать. Ей нужны были силы, нужно было скорее восстановиться…

Майя решилась…

После того, как служанка смогла подниматься и ходить, девушка перебралась на свой чердак. Здесь ей было спокойнее и привычней. Здесь — в дальнем углу, глубоко под копной сена было спрятано самое дорогое и самое ценное, что у нее осталось.

И как только шаги лакея затихли где-то внизу, за дверью, Айя резво закуталась в принесенный, крупной вязи, плед и примостила удобно белоснежную подушку, что смотрелась инородно в убранстве старого чердака, сена и промерзших балок.

Села, глядя на морозный узор маленького круглого окошка.

За стенами завывало и мело. На Север окончательно пришла зима. Засыпала белым серые горные пики и хвойные леса, укрыла искрящимся полотном поля с озимыми и маленькие поселения. Хозяйский двор тоже замело.

Вьюжило уже который день подряд. Шорс каждое утро расчищал оба входа в конюшню. Ругался в пышные усы, возил на старой тачке дрова в свою коморку.

Усиленно топились печи и камины. Господа проводили много времени в больших купальнях с пышущими жаром банями и бурлящими горячими источниками под открытым, морозным небом.

Все зимние праздники веселье шло полным ходом. Закатывались пышные ужины и музыкальные вечера с танцами и играми. Винный погребок стремительно пустел. Слугам было разрешено небольшое застолье ни нижних ярусах. От хозяйских щедрот был выделен бочонок с хмельным напитком и закуски, разрешили заколоть кабана. Господин так же расщедрился на корзинку с цукатами. Шорс передал Айе, что девчонки были в восторге. Старик и для своей подопечной уволок парочку засахаренных лакомств, свиные ребрышки, запеченные в пышном тесте и огроменную кружку крепленого вина.