Чужая

Аккуратно обошла стол, следуя за лакеем, тот легонько нагнулся и отточенными движениями поменял бутылки в чаше со льдом, как бы невзначай прихватил грязные салфетки, прошел дальше и снова поменял бутылки. Айя шла следом, и пусть не так ловко, но все же аккуратно, нагнулась над столом, водружая корзинку с хлебом. По левую руку от нее сидела та самая женщина, которую служанка видела ранее во дворе. Она, заливисто смеясь, отправила в рот виноградинку и отпила из высокого запотевшего бокала. Обслугу не замечала, чему Айя была несказанно рада. По правую руку – во главе стола находился сам хозяин, девушка видела только его руки и черный сюртук, с серебристыми запонками. Большие и широкие ладони с длинными пальцами, выпуклые линии вен и аккуратные ногти. Одной рукой он держал бокал, вторая расслабленно лежала на подлокотнике высокого, обитого темным бархатом стула. На безымянном пальце красовался массивный перстень, с синеватым, почти серым камнем.

Девушка уже поменяла на столе тарелки и забрала пустую корзинку, когда услышала несколько громких и коротких вдохов справа. Будто бы мужчина принюхивался, уловив неприятный ему запах. Покраснев до кончиков ушей и все так же, не поднимая лица, Айя поторопилась прочь.

Оказавшись на кухне и отдышавшись, несколько раз себя обнюхала, но ничего неприятного не почувствовала.

Всю оставшуюся ночь, что ей приходилось обслуживать стол и оказываться рядом с хозяином, она слышала эти частые вдохи, и какой-то неприятный, липкий холодок шел по ее спине. И каждый раз, оказываясь в служебных помещениях, бедняжка обнюхивала себя. На нервной почве даже стало казаться, что от нее и правда пованивает. Но другие этого не замечали – ни слуги, ни гости.

Застолье было окончено, когда за окном погасли все звезды, а на горизонте появились первые предрассветные блики. Лишь тогда стихла музыка и разомлевшие от веселья господа разбрелись по своим комнатам.

Только тогда Айя смогла выдохнуть с облегчением.

До самого утра слуги убирали и мыли гостевые залы и горы посуды, делали заготовки к обеду. Старались не обращать внимания на доносящиеся порою с верхних этажей недвусмысленные стоны и вскрики. Не их это – челяди дело…

Как добралась до своего сеновала, девушка не помнила. Упала от усталости и провалилась в глубокий сон без сновидений.

Всю последующую неделю, Айю до залов больше не допускали, хоть Тойра и осталась ею довольна. Девушка была этому только рада. Попеременно работала то на верхней кухне, то на нижних ярусах. Иногда помогала прачкам и горничным, минуя тесный контакт с господами. Вскоре стало известно, что большая часть гостей отбывает через неделю-другую. А некоторые останутся до прихода тепла, а это несколько месяцев.

Когда, еще через неделю почти все гости разъехались, а застолья и балы отгремели, Айю и других окончательно вернули на нижние ярусы. Помощи для обслуживания оставшихся в доме больше не требовалось. Прислуга вздохнула свободнее.

Жизнь потекла в привычном, опротивевшем до тошноты ритме. Девушка больше не думала ни о знати, ни о балах, ни о господах. Исправно выполняла свою работу, стараясь быть незаметной и мечтая когда-нибудь вернуться домой. Тоска по прежней жизни, по родным и близким порой становилась настолько невыносимой, что бедняга выла от безысходности и грызла землю. И в эти мгновения, казалось, что хуже быть уже и не может.

Так думала Айя, пока одним промозглым, поздним вечером, в пустынную кухню нижнего яруса не пришел он…

Глава третья

Тот день выдался на редкость морозным и ветреным. Воздух был колюч, свеж, пах морем и первыми снегами, что приближались с северных горных вершин.

У Айи были свободные часы, перед вечерней помывкой хозяйственных помещений. Хотела выспаться. Уснуть и не о чем не думать, но несмотря на уже ставшую хронической усталость, ничего не получалось. Девушка вертелась с боку на бок, вздыхала, смотрела на промерзший потолок, куталась в старый, залатанный плед и боролась с накатывающим отчаянием.

Шесть месяцев, одна неделя и четыре дня. Айе казалось, что она может назвать с точностью до секунды и час, в который она оказалась здесь. Перед глазами вспыхивали образы мамы и старшего брата. Как они там? Оправились? Приняли? Чудилось бедной, что после ее исчезновения дом погрузился в горести и тревоги. Душа разрывалась только от одной мысли, насколько должно быть больно маме…

И тут же в голову лезли другие мысли. Для чего все это? Зачем? Почему она? Как такое вообще возможно и есть ли в этом во всем какой-то смысл, высший замысел, пока ей недоступный?

А может она просто умерла, а это и есть тот самый загробный мир? Если это так, то Майя видимо была ужасной грешницей, совершившей что-то страшное и непростительное. Ибо это место казалось несчастной самым настоящим адом. Но где-то в глубине души, девушка знала, что это не так. Что жива!