Чужая. Часть 2. Мёртвый дом (СИ)

Изменилась? Да нет, всё та же… Немного больше похудела – откуда только силы берутся, чтобы так отчаянно рваться из его рук? Чуть заострились черты лица – и на нём уже начинает проступать вот это жёсткое хищное выражение… А в глубине светлых глаз, которые смотрят сейчас на него с такой холодной злобой, уже притаилась смуглая желтизна. Это пока её можно различить, только внимательно приглядываясь. Но скоро она начнёт проглядывать всё яснее и яснее, становиться всё ярче – и глаза станут совсем жёлтыми. А потом потемнеют. И человеческого в них почти не останется.

- Пущу – сбежишь, - нет уж, с Ремусом Люпином тебе не сладить, как ни изворачивайся.

- Сбегу, - угрюмо подтвердила Берта, разом перестав вырываться. Стояла теперь спокойно, прижавшись спиной к стене дома. Только дышала тяжело.

- Ну, нет… Я уже целый год с тобой в прятки-догонялки играю. Пора бы уже заканчивать, - Люпин и сердился - а у самого голос дрожал от еле сдерживаемого радостного смеха. Мерлин всемогущий! Живая, здоровая, злющая – любимая до смерти! Здесь, с ним, близкая…пахнет бензином, дорожной пылью, городом…смотрит колючими ледяными глазами, только зазевайся – укусит…смоется, ищи её потом… Но на этот раз он её ни за что не упустит. Даже не мечтай, девочка.

- А я только в азарт вошла! – огрызнулась Берта. – Какого чёрта тебе надо, Люпин?

- Не чёрта, а поговорить, - пытаясь быть спокойным и рассудительным, сказал Ремус. Сердце билось в груди горячо и неровно. Он верил и не верил, что всё, оказывается, бывает так просто…

Целый год, который можно бы озаглавить одним коротким словом «поиск». Перевёрнутый вверх дном Ист-Энд, толпы бродяг, допрошенных с пристрастием: не видел ли кто? не слышал ли? Не одна драка, в которую ему пришлось угодить в результате этих расспросов – уж больно подозрительным казался чересчур любопытный оборотень. Тщательное изучение раздела криминальной хроники «Ежедневного пророка». И вечный, неотступный страх, которому днём Люпин не давал воли, зато регулярно посещавший его бессонными ночами. Страх никогда в жизни больше не увидеть Берту. Страх навсегда её потерять.

И вот – невероятная встреча, буквально лоб в лоб! И где? Прямо на площади Гриммо, куда Люпин перебрался всего неделю назад. Да этого просто быть не могло!

Берта, похоже, была ошарашена не меньше. Но сориентировалась быстро.

- Нам не о чем с тобой разговаривать, - абсолютно спокойно и ровно произнесла Берта. И попробуй подступись! Ох, уж эти правильные книжные фразы… Сказала, будто дверь перед носом захлопнула.

- Ты действительно так считаешь? Ты думаешь, что после всего, что между нами было, я не имею права получить ответы на некоторые вопросы? – что ж, снова придётся растолковывать простые истины. Благо, бывшему преподавателю Хогвартса к этому не привыкать. Может, эта сумасшедшая когда-нибудь его услышит?

Дышала Берта всё ещё тяжело, но, по крайней мере, стояла спокойно. И глаза у неё бегать перестали. Напротив, девушка прямо и насмешливо взглянула в лицо Ремусу. И во взгляде у неё ясно полыхнули золотые волчьи искорки.

- А что такого между нами было, Люпин? Растление несовершеннолетней, халатность в применении Волчьего противоядия, причинение тяжких телесных повреждений, умышленное заражение ликантропией. Добавь к этому нелегальное преподавание в Школе Чародейства и Волшебства – и тебе жизни не хватит, чтобы за всё это отсидеть. У тебя ещё остались ко мне вопросы?

Да уж, убийственную логику Берты Лихт Ремус Люпин успел изучить в совершенстве.

- Остались. Где ты живёшь?

Берта отвела глаза.

- Это тебя не касается.

- Значит, на улице, - заключил Люпин.

- Не твоё дело!

- О-о, - протянул Ремус, - стало быть, идти тебе некуда совсем. И ты мне предлагаешь отпустить тебя на все четыре стороны? Да за кого ты меня принимаешь?

Берта нервно дёрнула плечом и отвернулась – с таким видом, что никаких сомнений по поводу собственной идентификации у Люпина не возникло.

- Берта… – он осторожно положил ладони ей на плечи и…мгновенно позабыл всё, что хотел сказать. Потому что видеть, ощущать её так близко, после того, как уже отчаялся, потерял надежду, готов уже был к тому, что никогда больше… Хоть и запрещал себе об этом думать, но накатывала порой такая тоска – хоть волком вой, хоть плачь-оплакивай… Самое жестокое слово - «никогда».

А Берта пахла сладко, как прежде… С болью и стыдом он подумал, что ещё роднее ему теперь стал её запах. Ни на минуту не меркнущая память снова обретала плоть – хрупких напряжённых плеч под руками, тяжёлых кос, которые так хотелось расплести – как когда-то… Нежной разгорячённой кожи у глухого ворота платья – к которой вот прикоснуться бы губами, хоть раз, хоть бы и ценою собственной жизни…

- Что? – упрямый непреклонно-ясный взгляд.