Я размешиваю ложкой сахар в стакане. Потом макаю в чай сушку.
– Наталья Павловна, ну что за глупости? Вы поступили так, как должны были поступить. Вы проработали здесь больше двадцати лет, у вас здесь дом. И думать вы должны не только о себе, но и об Алле.
Алла сидит напротив, я и чувствую, что для нее очень важно знать, что я на Дубровину не сержусь. Она уже не похожа на ощетинившегося зверька – обычная девчонка. Даже волосы у нее заметно отросли и светлым пушистым облаком обрамляют ее все еще бледное личико.
– А у меня дом в городе. И университет там же. Вы знаете, наверно, что я учусь в аспирантуре. Давно уже пора всерьез заняться диссертацией. Да и родители рады, что я возвращаюсь.
– А Артем? – голубые глаза Аллы смотрят на меня с тревогой и надеждой. – Мы сумеем собрать ему на операцию?
Она – уже не маленькая девочка, она и сама все понимает. Но она хочет услышать от меня совсем другое. И я это другое говорю:
– Мы постараемся.
Она кивает с серьезным видом. Я пытаюсь улыбнуться.
– Я могу вам написать «В контакте», да?
На этот вопрос я отвечаю гораздо искреннее:
– Конечно, Аля, пиши!
Дубровина сияет:
– Да, да, это очень удобно. Я в этом мало что понимаю, но буду рада, если вы нам ответите. Алечка пытается меня научить, но куда уж мне – вы уж ей пишите, ладно?
6
Я приезжаю в Вельск на рабочей «дежурке». Именно в Вельске можно пересесть на поезд до Архангельска, который в Солге не останавливается. Но я беру такси и еду в гостиницу. Я не готова к разговорам с друзьями и знакомыми, каждый из которых будет спрашивать про Артема. И каждый из них имеет право на такие вопросы, потому что хоть сколько-то (и неважно, сколько) перечислил на мою карточку. А я не знаю, что на эти вопросы отвечать.
Я не должна чувствовать себя виноватой, но именно таковой я себя и чувствую. Да, так сложились обстоятельства, и кто мог знать, что денег на операцию потребуется гораздо больше. Да, мы разместили в социальных сетях все необходимые пояснения и документы. Но звонки и сообщения уже идут – недоуменные, недоверчивые и даже гневные. Конечно, не от знакомых – от совершенно посторонних людей, которые хотели и хотят помочь Артему. А где сейчас находятся деньги, которые они перечислили? А что будет с этими деньгами, если нам не удастся оплатить операцию, и ее вовсе отменят? А что будет с Артемом, если операцию отменят?
Множество самых разных вопросов, каждый из которых приводит меня в трепет. Я боюсь заходить на свои странички в социальных сетях, а если и захожу, то не читаю сообщения. Я понимаю этих людей, но мне нечего им сказать.
7
В субботу утром звонит Катя. Памятуя о щедрости Настиного знакомого, она уже обзвонила несколько футбольных и хоккейных клубов. Все заявили о том, что регулярно занимаются благотворительностью. Некоторые спортсмены откликнулись на ее просьбу, но на общую картину это не повлияло.
С учетом авиабилетов и размещения в каком-нибудь хостеле Берлина, нам не хватает почти пятисот тысяч рублей. И деньги, и Артем должны быть в Германии уже в среду.
– Что будем делать? – вопрошает она.
Я не знаю, что нужно делать в такой ситуации, и злюсь. Почему я должна что-то решать? Я даже не родственница Тюхтина. Полгода назад я даже не знала, кто он такой. Я чувствую, что подвела его – где-то недоработала, что-то не учла.
– Ладно, – вздыхает Катя. – Давай попробуем немного расслабиться. Ты, наверно, как и я – ночами не спишь. Но в понедельник мы должны дать ответ.
– А если мы вынуждены будем отказаться, что будет с деньгами? – я сама едва слышу свой голос.
Катя отвечает после паузы:
– Вот в этом-то и сложность. Поэтому наш фонд и старается в это не ввязываться. Готовься выслушивать упреки со всех сторон. Думаю, придется разместить извинения и пояснения в социальных сетях. Постараемся вернуть деньги тем, кто потребует. Остальные пока оставим на счете – может быть, появятся еще какие-то варианты – в других клиниках. Если нет, перечислим деньги на операцию другому ребенку.
8
Если сообщения в социальных сетях я еще могу игнорировать – достаточно просто не выходить в интернет, то с телефоном дело обстоит сложнее. Звонки с незнакомых номеров поступают каждый день – два, три, иногда десяток в день. Большинство собеседников вполне вежливы – уточняют информацию, дают или, наоборот, просят совет. Но если в начале нашей кампании звонки давали надежду, то сейчас отнимают и те немногие силы, что еще остались.
После разговора с Катей я пообщалась с неназвавшим себя мужчиной, который выяснял, на какой же все-таки номер счета следует переводить деньги – мой или благотворительного фонда. Потом успокаивала маму двухлетнего Ромы, которому тоже нужны деньги на операцию (врожденный порок сердца) – подробно объяснила ей, с чего мы начинали.