Чужая дорога

Где-то там, вдалеке, снова открывается дверь директорского кабинета. И еще раз. Оборачиваюсь. Заболоцкая и Дубровина! Как ни странно, но становится легче дышать.

Нет, как прежде в Солге уже не будет. Что-то уже изменилось в этот день.

2

А вечером звонит Кирилл – лечащий врач Леры. Захлебываясь, проглатывая окончания слов, вопит в трубку:

– Лера вышла из комы! Варя, вы слышите меня? У нас симпозиум очередной собрался по вопросу отключения ее от аппарата жизнеобеспечения. А она – раз! – и всем по мозгам! Потрясающе, да? Академик Данилов мне руку тряс! Она, разумеется, еще не говорит, но уже может открыть глаза, пошевелить рукой. Не знаю, в состоянии ли она узнать кого-то из знакомых, но можно попробовать. Жаль, что вы сами с ней не знакомы. Вам я бы разрешил зайти к ней в палату. Может быть, стоит сообщить кому-то еще? Насколько я знаю, она воспитывалась в детском доме. К нам, кажется, когда-то приезжала его директор. У меня даже где-то был записан номер ее телефона. Да-да, буду признателен, если вы мне его продиктуете. Но вы тоже приезжайте!

Все в мире относительно – это Эйнштейн, кажется, сказал.

Если бы Кирилл сообщил эту новость пару месяцев назад, от радости я бы прыгала на этой старой скрипучей кровати. А потом понеслась бы к домику Туранской, смеясь и крича на всю Солгу.

А сейчас я тихонько шепчу: «Слава Богу!» и остаюсь в своей комнате.

Туранской позвонит сам Кирилл. Она обрадуется – не сомневаюсь. И я, я тоже рада – искренне, до слёз. И слёзы даже не капают – льются на подушку.

А где-то в уголке души скребется отчаяние. Она придет в себя и спросит про Тему. Что она услышит в ответ?

3

– Варя, ты не сердись на меня, пожалуйста, ладно? Что на педсовете струсила – тебя не поддержала.

Зоя помогает мне собирать вещи. Мы пытаемся уложить весь мой скарб в две большие сумки. Я стягиваю края сумки на колесиках, а Зоя застегивает-таки «молнию».

– Вот Евгения Андреевна – молодец. Сказала все, что она про Туранскую думает. Я даже испугалась, что та не даст ей рекомендации. Или напишет там что-то ужасное. Но, вроде, все написала, как положено. Ты не думай – я знаю, что ты права. Да все знают! Только никто вслух не скажет. Нам с ней еще работать. Да ты сама понимаешь. Где я в середине учебного года новую работу найду?

Как будто бы я требую объяснений. Я чмокаю ее в щеку. Несмотря на ее закидоны и полное несходство наших характеров и привычек, мы с ней сошлись так близко, что мне кажется, мы знакомы уже много лет.

– Ребята по тебе скучать будут, – Зоя смахивает слезинку со щеки и силится улыбнуться. – Ты приезжай к нам хоть иногда. Вдруг мимо проезжать будешь. Туранская часто в город уезжает. Ну, мало ли, может, ты не захочешь с ней общаться.

Мы старательно обходим в разговоре Артемкину тему. Деньги – все, какие поступили на карточку, – я перевела на счет благотворительного фонда. Но карточку не закрыла.

Катя еще раз звонила в Германию – рассрочку они предоставить не готовы. Деньги должны поступить к ним не позднее среды – тогда же они будут готовы принять Артема в клинику. Это не эгоизм, не равнодушие – у них есть определенные правила, которые они не готовы менять под конкретную ситуацию. Уже то, что доктор Миллер готов выйти на работу в свой выходной день – большой шаг навстречу.

4

«Метеоры» о моем отъезде узнали не от меня. Сообщила ли им Тоня или кто-то другой, я не знаю. Да и какая разница? Надеюсь, им не сказали, что я их просто бросаю безо всяких причин. Или того хуже – что я уезжаю из-за того, что они такие плохие.

Когда я захожу к ним в игровую, они дружно принимаются реветь. Ревут почти все – кроме Эдика Добронравова (того такой ерундой не проймешь).

Степка протягивает мне своего любимого солдатика – с автоматом, – и мне стоит немалых трудов убедить его, что солдатику гораздо больше хочется остаться с ним. Вероника дарит мне рисунок, на котором, как можно догадаться, изображен наш детский дом – он тоже двухэтажный и зеленого цвета. Она даже отваживается сказать «Это – тибе!» Для нее – огромное достижение. Павлик передает крепко-накрепко запечатанный (чтобы не съел по дороге!) пакет с пирожками от бабушки.

Арина ничего мне не дарит. Наоборот – просит кое-что для себя.

– Привези мне лисичку!

О настоящих зверушка они еще не думают – их пока устраивают игрушечные. Игрушек в детском доме, на самом деле, немало (и сами покупаем, и спонсоры балуют), но среди них нет ни одной лисички. Обещаю лисичку поискать.

Они уверены, что я еду к Артему – передают ему приветы, спрашивают, когда мы вернемся в Солгу. У меня не хватает мужества сказать им правду. Да и ни к чему это.

5

Перед самым отъездом захожу к Дубровиной. Я чувствую себя перед ней виноватой – хоть и невольно, но я втянула ее в конфликт с человеком, под руководством которого она работала столько лет.

Она же чувствует себя виноватой передо мной.

– Знаете, Варвара Кирилловна, я проявила малодушие – помирилась со Светланой Антоновной. У нас с ней вчера вечером был разговор. Она порвала мое заявление об увольнении и предложила забыть всю эту историю. А я согласилась.