Чужая дорога

Мы собрали большую часть нужной суммы. Катя начинает подготовку к заключению договора с израильской клиникой.

Обсуждаем, кто полетит с Артемом в Тель-Авив. Зоя отказывается – она никогда не была за границей и не знает английского.

– Может быть, должен лететь кто-то из медицинских работников? – предлагаю я. – Артему может потребоваться помощь.

– Где? В самолете? – уточняет Рязанова. – В аэропорт в Москве его привезут на «скорой». В Израиле его тоже встретят врачи. Он первый раз летит на самолете? Ну, вот! Важно, чтобы во время полета с ребенком был кто-то, кого он хорошо знает и кому доверяет.

– Не уверена, что это – я.

Катя сердится:

– Глупости! Я разговаривала с его лечащим врачом. Он говорит, что мальчик спрашивает только про тебе и еще про какую-то Леру. Ведь Варвара Кирилловна – это ты, правда?

Я тронута.

12

Никита Кузьмич ради Артема отказался от давней мечты. Степкина мама – от нескольких бутылок водки (для нее – почти подвиг). Настя для незнакомого мальчика продала подаренные отцом серьги.

А что сделала для него я? Внесла пять тысяч рублей – вроде бы, немало столько же, сколько директор детского дома. Да только Настя перечислила в четырнадцать раз больше.

Дорогих украшений у меня нет – самые простые золотые сережки и тоненький браслетик. Машина, на которой я езжу в городе, – папина собственность.

И все-таки у меня есть вещь, которую я могу продать – норковая шубка. Два года учебы в магистратуре я занималась репетиторством – по русскому и английскому языкам – зарабатывала на шубку. Шубка короткая, но это – норка. И она почти новая.

Даю объявление в областную рекламную газету. Сбавляю цену на тридцать тысяч рублей по сравнению с той, которую заплатила сама. Звонков от потенциальных покупательниц много – но всем им цена кажется завышенной. Шуба все-таки не новая. Я пытаюсь объяснить, что надевала ее всего несколько раз. Купила летом, а осенью уехала в деревню. Щеголять в Солге в норковой шубе мне кажется неэтичным. Я даже не привезла ее из города. Им кажется это сомнительным. Сбавляю еще на двадцать тысяч.

Договариваюсь с покупательницей о встрече. Еду в город. Родителям о продаже шубы не говорю. Они дают для Артемки десять тысяч рублей. Еще сто двадцать пять получаю за шубу.

Беру с собой в Солгу загранпаспорт – нужно покупать билеты в Израиль.

13

До полутора миллионов нам не хватает совсем немного. Зоя уже второй день беседует с руководством одной добывающей компании, которое, вроде бы, и не отказывается выделить некоторую сумму для Артема, но не может придти к единому мнению, какой должна быть эта сумма.

Катя ждет подписанный израильской клиникой договор – чтобы фонд тоже мог его подписать.

А я уже нашла недорогую гостиницу недалеко от клиники. И позвонила в Москву Артему. Вернее, его лечащему врачу, который любезно передал ему трубку. Кажется, Темка был рад. Но голос у него очень слабый – некоторые слова я даже не поняла. Врач говорит, это от большой дозы каких-то лекарств. Темка – маленький, а доза большая. Он сказал – у него попка болит от уколов. Конечно, спросил про Леру. Теперь, сам побывав в медицинском учреждении, он уже не удивляется, что Леру из больницы не отпускают. Передал ей привет.

14

Катя звонит во время обеда. Сразу ответить я не могу – Степан пролил суп, и мне приходится вытирать его мордашку и снимать макароны с насквозь промокшей рубашки. А потом и саму рубашку тоже снимать.

Обычно Катя дожидается, пока я ей перезвоню – знает, какая у меня работа. А тут она звонит снова и снова. Я выхожу в коридор.

– Варя, ты только не волнуйся, но поездка в Израиль отменяется.

Меня бросает в пот.

– Что-то с Артемом? – ору я.

На мой крик из столовой выскакивают Зоя, Тоня, тетя Надя.

– Нет, у него все в порядке. То есть, без изменений. Но доктор Вайнберг вчера попал в аварию.

До меня не сразу доходит, кто такой доктор Вайнберг.

– Он сломал руку и в ближайшие несколько месяцев оперировать не сможет. Мне позвонили сегодня из Тель-Авива. Все его операции отменены.

Я бросаю улыбку в сторону побледневший коллег – дескать, не волнуйтесь, это не про Артема, – и, как есть – без шапки, в свитерке – выхожу на крыльцо.

– Но в клинике, наверно, есть и другие хирурги? Это же не какая-то шарашкина контора. У него есть ассистенты, которых он может проконсультировать, да?

– Есть. Но за такую операцию никто, кроме него, не берется. У Артема сложный случай. Поэтому и откликнулись всего две клиники в Европе.

Голос у Кати странный, непохожий на тот, что я привыкла слышать. Я понимаю, что она плакала перед тем, как мне позвонить.

– И что они предлагают?

– Обратиться в другую клинику. Они понимают, что операция нужна Артему срочно, а Вайнберг не уверен, что даже через два месяца сможет браться за такие серьезные операции – не известно, как поведет себя рука. Ты только не паникуй, ладно?

Я чувствую, что она сама паникует.