Чужая дорога

Моя голова занята другим, хотя чем именно, я даже сама себе объяснить не могу. Я думаю об Артеме, но в отличие от нескольких предшествующих недель, когда я была занята чем-то конкретным – звонила, писала, ездила в банк, – сейчас никакого плана действий у меня нет. Договор мы уже заключили. В Германии деньги ждут до среды. Сегодня – пятница. Но мы можем ответить прямо сейчас. Это будет честно – тогда вакантным местом сможет воспользоваться еще какой-нибудь больной ребенок. Или доктор Миллер сможет сказать жене, что в день ее рождения будет рядом с ней весь день.

Я возвращаюсь в действительности, к педсовету, когда все сидящие за столом поворачивают головы в мою сторону.

– Варвара Кирилловна, вы меня слышите? – по тону, каким ко мне обращается Туранская, я догадываюсь, что это уже не первый заданный мне вопрос.

Я лепечу, как провинившаяся школьница:

– Нет, простите, я задумалась.

– Нужно быть внимательнее, Варвара Кирилловна. Мы должны требовать внимательности не только от детей, но и от себя самих. Но ничего, я понимаю. Сначала я хотела бы отметить, что наш коллектив, прежде всего именно вы и Зоя Константиновна, проделали огромную работу. Проделали искренне, и в ваших посылах мы ничуть не сомневаемся. Но трудно ожидать непредвзятости от совершенно посторонних нам людей. Они не знают вас, и в условиях, когда мы каждый день слышим и читаем о каких-то мошенниках, я могу понять, почему они сомневаются. Да, они не правы, я признаю, но каждому не объяснишь мотивы ваших поступков.

И хотя я уже полностью сосредоточилась на ее словах, я все еще не улавливаю их смысл. Как будто она говорит не по-русски.

– Историей Темы заинтересовались в областном министерстве образования, – шепчет сидящая рядом Евгения Андреевна.

Заболоцкая приехала в Солгу за характеристикой с бывшего места работы – она все-таки устраивается работать в архангельский детский дом. На педсовет пришла с разрешения Туранской – «понастальгировать».

– Да, раз вы не слышали, я повторю. Я разговаривала вчера с заместителем министра. Он выразил недоумение, почему сбором денег на операцию мальчика занимается не какая-нибудь благотворительная организация, а частное лицо. Я попыталась объяснить, что вы – воспитатель Артема, и вам небезразлична его судьба, и он даже признал, что по-человечески нас понимает. Но как официальное лицо он не может одобрить ситуацию, которая может бросить тень на все образование региона. Вы поймите – не очень порядочные люди могут раздуть из мухи слона. Достаточно какой-нибудь газетенке задать вопрос, а не пытаетесь ли вы получить из этого личную выгоду, как поднимется целая волна.

Не выдерживает Зоя:

– Светлана Антоновна, но у нас же есть документы, переписка. Мы заключили с клиникой договор.

– Зоя Константиновна, я-то это понимаю. И даже в министерстве это понимают. Но жадная до сенсаций и сплетен публика не будет в этом разбираться. К тому же, согласитесь, сейчас возникла неловкая ситуация – вы заявляли, что нужно собрать двадцать пять тысяч долларов, а когда деньги оказались собранными, вдруг выясняется, что этого мало.

– Но вы же знаете, Светлана Антоновна, что случилось, – это опять Зоя.

– Да, знаю, – подтверждает Туранская. – Но другие-то не знают и вполне обоснованно сомневаются. Вы посмотрите на это дело как сторонний обыватель. Вы прониклись сочувствием, отправили сумму на указанный в объявлении счет и надеетесь, что операция ребенку уже проведена. А вместо этого читаете в интернете, что нужны еще деньги. Тут кто угодно может подумать, что он отправил деньги мошенникам. Разве не так?

– Светлана Антоновна, если Вы считаете нужным, мы можем разместить в социальных сетях дополнительную информацию – письмо из израильской клиники, например, – это уже Заболоцкая. – Люди поймут!

– Милая Евгения Андреевна, скажите честно, неужели вы надеетесь, что за неделю вам удастся собрать недостающую сумму?

Заболоцкая молчит, и Туранская смотрит на меня. Я признаю:

– Шансов мало.

И от того, что я впервые произношу это вслух, уже не могу удержать слезы. Они катятся по щекам, попадают в рот и на блузку. Сидящий напротив Лаптев тактично отводит взгляд.

– Вот! Если операции не будет, и с мальчиком что-то случится, вы представляете, какой будет общественный резонанс? Вас, а значит, и весь Солгинский детский дом, обвинят в мошенничестве. Это вы понимаете?

Я понимаю. Я и сама, когда читала раньше в интернете подобные объявления, нет-нет да и думала – а не лохотрон ли это? И что? Пусть думают, пусть говорят, пусть пишут что хотят. Какая разница?

Но вслух я говорю другое:

– И что вы предлагаете?

Туранская крутит в руках ручку с логотипом крупнейшего в области целлюлозно-бумажного комбината. Неужели нервничает? Нет, она не умеет.