Чужая кожа

Было достаточно темно. Сельская дорога, по которой мы шли, почти не освещалась. Сама же часть дороги для пешеходов представляла собой сплошные рытвины и ухабы. Меня всегда поражал этот дикий контраст: роскошные особняки за миллионы долларов, обнесенные глухими заборами, а чуть в сторону — самая настоящая глубинка, дремучая глушь. Как будто обитатели особняков не умели ходить и выползали из маминого живота прямиком на крутом порше или мерседесе. Тех же, кто ходил в этих местах по дорогам (то есть жители местных деревень), за людей не считали, а потому и нечего было ради них облагораживать обширную территорию.

Так мы добрели до мрачной кирпичной постройки станции, освещенной тусклой пыльной лампочкой под металлическим колпаком. Эта сельская убогость наводила на меня тоску. И какого черта эти придурошные снобы селятся в такой глуши за городом?

— Когда идти? — Макс рвался в бой, — Когда?

После моего рассказа в офисе о судьбе загадочной Мальвины у него отпали все существующие сомнения. Мы поняли, что с Илоной произошло что-то очень плохое. Только вот — что? Если бы знать.

— Ты не бойся, вряд ли с Илоной он разыграл тот же самый сценарий, — говорила я, пытаясь его успокоить, но это было очень слабое утешение. Все равно как вместо наркоза разрезанному на операционном столе пациенту вталкивать в рот самый обыкновенный анальгин. Мы оба прекрасно понимали, что Комаровский уже давным-давно избавился от Илоны. Я очень сомневалась, что мы застанем ее в живых. Меня больше беспокоила организация, о которой я вычитала в переписке Сафина — «Храм не судьбы». Об этом я решила Максу пока не говорить.

— Человек не может иметь имя Мальвина, — рассуждал Макс, — разумеется, это кличка, прозвище. А как мы можем узнать судьбу человека, если мы не знаем ни имени, ни фамилии?

— Ты ведь узнавал про Илону по фамилии, — сказала я, — и это мало что дало. По документам Комаровский до сих пор в браке с Илоной. Он с ней не разводился и ее не хоронил. И где она теперь? Что дало твое узнавание?

— Ты хочешь сказать, что Комаровский сделал с Илоной то же самое, что и с этой Мальвиной?

— То же — вряд ли, но определенно сделал. Мы ведь уже поняли, что этот человек привык избавляться от своих жен.

— Прямо Синяя Борода!

— Нет. Хуже. Скорее всего, он избавился от Илоны потому, что она не смогла заменить ему эту Мальвину. Илона ему ничего не сделала. Похоже, он сильно любил Мальвину. А Илона просто оказалась хуже — в этом и была вся ее беда. Вот он от нее и избавился. Кто знает, что сделала ему эта Мальвина? Может, изменила, предала так болезненно, что он просто не смог все это пережить.

— Хорошо ты все объясняешь! Ах, любил, ах, не простил. Как будто это повод убивать другого человека, который вообще не при делах!

— Почему ты решил, что он убил Илону? Мы этого не знаем. Вдруг она жива? Мы не можем считать, что Илона мертва, потому, что не знаем судьбу Мальвины. Когда мы все это выясним, сможем сделать выводы. А для этого нужно только одно: пробраться в дом.

— Я знаю, как мы должны поступит, — не глядя на Макса, сказала я. — Мы поедем открыто, без всякой конспирации. Днем.

— Ты с ума сошла? — глаза Макса полезли на лоб. — А если там видеокамеры? Ты хочешь сказать, что мы открыто, на виду всего поселка, среди белого дня, войдем в дом Комаровского?

— Именно! Ты пойми, люди так устроены, что если что-то происходит на глазах посреди белого дня, они воспринимают это как нормальный, законный поступок. Вот если мы станем прятаться, ночью, как воры, за кустом, и тайком влезем в окно подвала дома, тогда нас поймают так быстро, что мы не успеем и оглянуться. А если мы подъедем днем, с главного входа, на глазах у всех, открыто и даже нагло, на нас никто не обратит никакого внимания. Значит, ехать нужно днем, часов в 12 дня. Поверь, в поселке это самое мертвое время.

— А знаешь, что-то в твоих словах есть, — задумался Макс, — как говорят: хочешь что-то спрятать, положи на видное место. Но видеокамеры…

— А мы изменим внешность. Парик, все такое. Не сразу и разберут!

— Да, это возможно. Тогда нам понадобится ключ от главных дверей.

— Вот ты его и достанешь.

Ключ оказался у Макса через два дня. На третий мы сидели в такси, которое, лихо лавируя между кочками и ухабами, везло нас ко вторым воротам. На мне был парик с длинными черными волосами, для гарантии я повязала голову ярко-розовой косынкой и нацепила черные очки. Макс отрастил бороду и одел светлый парик с короткими волосами. Свои волосы он заправил под ярко-красную бейсболку с эмблемой американской баскетбольной команды. Он так пытался примерить на себя образ американца, что стал говорить с акцентом, но он получался у него не правильный и смешной. В конце концов я велела ему замолчать.

Таксистом оказался молодой азербайджанец, который плохо говорил по-русски и еще хуже знал дорогу. Нам все время приходилось ему подсказывать. Два раза мы свернули неправильно, один раз заблудились, но, в конце концов, вырулили в нужном направлении. Вскоре показались ворота второго поселка.