Чужая сторона: рассказы

— Теперь будет замятая синяя полоса с «Полицией». А правая рука — точно правый бок, учёные в том году установили.

— Я читал только… Ну, что тело собирается в сгусток материи, а потом из него формируется машина. Что конечности не колёса, а мотор не сердце.

— Это-то давно известно. Ты где читаешь?

— У блогеров.

— Заливалы. Ладно, готов?

Гульбез нажала на кнопку, но… ничего не произошло. Максим повернул голову, она улыбалась:

— Пульс. Кто-то разволновался. Ну-ка, подыши. Или по этой хрени уже помойка плачет…

Пара глубоких вдохов — и темнота обрушилась.

Очнувшись, Максим с трудом раскрыл глаза. Гульбез стояла рядом, заглядывала в лицо:

— Эй, ты как? 

Она выглядела напуганной. Оказалось, что Максим долго не возвращался, Гульбез даже пришлось задействовать экстренную систему возврата.

— Что это ещё за дела, — она прикоснулась к его груди, — мистер Крутая Тачка? Чувствовал, как я глажу кузов?

Максим слабо улыбнулся:

— Разве это возможно?

Гульбез засновала по кабинету в поисках чего-то. Она бормотала что-то про плохие показатели и аномальные реакции, потом подала Максиму нечто похожее на наручные часы — подержала их в протянутой руке, а затем сама надела Максиму на запястье.

— Эта штука считает калории. За один приём пищи — не меньше тысячи. А перед платформой смотри: вот здесь должна быть зелёненькая…

Максим грустно хмыкнул. Но Гульбез стукнула кулаком ему в плечо:

— Я серьёзно. Авто качает твои силы, чтобы быть наготове. Хочешь остаться машиной? Обратишься из последних сил и простоишь на колёсах, пока не сдохнешь.

Максим мотнул головой:

— Хочу быть человеком.

Надев олимпийку, он вышел в коридор. Гульбез выбежала за ним, спросила:

— Ты идёшь завтра на митинг?

Максим ничего про митинг не знал.

— Вас метить собрались, как собак уличных. Встречаемся у второго выхода из «Гагаринской» завтра в десять, окей? И зови меня Гуля.

Ефим ждал Максима на крыльце техконторы, курил. За обедом он пообещал найти бананку, а вечером, обратив Максима на платформе участка, действительно вернул ему сумку.

Впереди было два выходных. Максиму навязчиво помнились мягкие руки Гули.

***

Гуля ждала у выхода из метро. В свете ламп вестибюля её лимонный пуховик сиял, как сигнальный фонарь.

Пошли в сторону Соборной площади. Народ стекался туда по двое — пятеро, тормозил у рамочных детекторов и уверенно сочился дальше. На площади уже собралось несколько тысяч: люди стояли на газонах, бордюрах и лавочках, многие держали плакаты с надписями «ЯМЫ автонизмы», «Я просто гуляю», «Такие же люди», «Нет маркировке!» и что-то в таком же духе. Кто-то разливал из термосов горячий чай и раздавал стаканчики.

Гуля тоже развернула плакат, её взгляд резко стал строгим. Красные буквы умоляли: «Остановите автогеноцид».

— Держи тоже, — приказала она Максиму. Он нерасторопно встал рядом, заправил пустой рукав в карман, подхватил край плаката.

— Выше, выше, — командовала Гуля. Она вздёрнула руки, её пуховик поднялся куполом, взметнулся аромат духов — цитрусовых, терпких.

— Почему ты против маркировки? — спросил Максим. Гуля вскипела:

— А ты, что ли, за? Сколько будет угонов и насилия! 

— Я раньше не думал…

Люди прибывали. Кричали отдельные лозунги, потом толпа скандировала вместе. Сколько вокруг было автонизмов? Сколько простых людей пришло поддержать их? Стоять плечом к плечу было тепло, комфортно и словно бы безопасно…

— Ты крепко спишь, пока не знают, кто ты, — сказала Гуля тихо и добавила уже громче: — Нет маркировке! Нет маркировке!

Максим смотрел на неё восхищённо. Она была прекрасна в своём протесте: красные щёки, острый взгляд, сжатые, ярко накрашенные губы.

К скандированию прибавились отдельные выкрики. Голоса резали воздух: «Клеймить мутантов!», «Не заражайте наших детей!», «Закрыть и лечить!».

Какие-то люди кидались на толпу митингующих, пытались отобрать и порвать плакаты, столкнуть с лавочек.

— Что они несут? — поразился Максим. Он оттолкнул парня, который потянул к Гуле руки, но сам попался — его стащили с лавочки за куртку, пнули по ноге, но он устоял.

Внезапно крики усилились. Люди бросились врассыпную. Полицейские в шлемах окружали митингующих и теснили к автозакам. Снова и снова они вгрызались в толпу, откусывая от общей массы, как от пирога, по одному. Перебивая друг друга, выли автосигнализации.

— Валим, — Гуля схватила Максима за руку и побежала. Тут же за правую руку его попытался схватить полицейский, но пустой рукав выскользнул из кулака.

Бежали через площадь: сталкивались с кем-то плечами, в кого-то врезались, кто-то бежал навстречу, а кто-то мимо, вперёд. Слышались крики.

Наконец выбрались с площади. Гуля не отпускала руку Максима.

— Пошли ко мне, — предложила она дерзко.

— Пошли, — удивился Максим.

Двигались быстрым шагом, иногда перебежками, Гуля тянула за руку. Она не оборачивалась, но крепко сжимала и тёрла его ладонь. Шуршал её пуховик, духи почти рассеялись.

Зашли в подъезд кирпичной многоэтажки, шмыгнули в лифт. Его двери ещё не успели закрыться, когда Гуля начала целовать Максима. Он ответил на поцелуй, она гладила его по голове, бёдрам, между ног.