Чужая сторона: рассказы

— Эти мастера — они глухие. Вернее, слабослышащие, но говорящие. По вибрациям они, что ли, ремонтируют, как Бетховен музыку писал… «Слушают» машину. Кладут руку на панель и ловят ритмы… Как китайские врачи по пульсу… Рядом там прессуют металл, звук долбит в самую маковку. Я пару часов шлялся…

Максим молчал. Он полулежал на заднем сиденье, привалившись к стеклу. Смотрел в одну точку, пытаясь игнорировать боль, крутил между влажных пальцев тесьму на чехле сиденья, поправлял сползающую с плеч олимпийку.

— Они говорят, мотор бы тебе. Слышь, — наклонился к нему Ефим, — встроить можно не всем моделям, тебе можно. Хоть на пару часов, а?

Максим остановил такси посреди панельных девятиэтажек. Ефим подхватил его и помог идти.

Лифт полз медленно, скрипел. В квартире было темно. Зажжённая лампочка высветила примерно двадцать квадратов с щепоткой мебели — кухня да комната. В советском серванте стояло несколько фотографий с чёрной лентой на уголке.

Ефим усадил Максима на диван.

— Я всё рассчитал, — продолжил он. — Мы заменим мотор…

— Ты пьяный? — оттолкнул его Максим. 

— Каждый мент должен иметь свой мечт! Я всю жизнь гонками брежу!

— Пошёл ты! Псих!

— Не спорткарный у тебя характер, Мак!

— Я гранд-турер, а не гоночная. М-м-м, — Максим схватился за перебинтованный живот, затем медленно скинул обувь и постарался лечь. — Найди себе тачку и гоняй сколько влезет…

Ефим обтирал обильно потеющий лоб:

— Где ж я тебе тачку найду? Поправишься через пару недель, и…

— Пошёл ты! Меня разорвёт к чертям этим мотором!

— Мы успеем вытащить, ты чего! Знаешь, какие это бабки? — Ефим оглядел комнату. — Тебе же нужны деньги. Всем нужны деньги. Купишь себе протез крутой! Хату побольше в ипотеку возьмёшь. И я возьму… Ты же видел, где я живу, Мак!

— За одну гонку? На ипотеку? Долбанулся?

— Ну не за одну, за пару.

— Пошёл ты! Уходи! Уходи!!!

Максим кинул мелкую подушку в Ефима. Тот выставил вперёд ладони и, под стоны Максима, попятился. Добавил в дверях:

— Только врача не вызывай, ладно?

***

Максим медленно открыл дверь квартиры. Сделав слабый шаг, выставил круглый мусорный мешок в подъезд, разогнулся, втянув воздух, и в страхе уставился на Гулю: та поднималась на его площадку.

— Привет, — сердито сказала она. — Ефим говорит, отпустил тебя по семейным, ты пишешь, что на работе…

Максим отступил в темноту прихожей, и Гуля напористо зашла следом.

— Ты что, Никитин, прячешься от меня?

Она нашарила выключатель и зажгла свет. Максим в одних трусах стоял, облокотившись на стену, смотрел растерянно.

— Что с тобой? — Гуля разглядывала его бледное лицо и белые губы. — А шов откуда?

Она уронила рюкзак с плеча, протянула ладонь к животу Максима, но не коснулась, остановила руку рядом с залитой зелёнкой кожей. Он молчал: никак не получалось придумать, что сказать.

— Максим?! — потребовала Гуля. Он молчал. На её лице гнев сменился ужасом:

— Ты что, орган какой продал? Тебя кто-то порезал? Что?

— Ефим забыл во мне сигареты, — сказал Максим тихо, и Гуля взорвалась:

— Что, прости? Что?!

Она проморгалась, потом спешно разулась, взяла Максима под руку, потащила в комнату, на диван. Усадила его, попутно задев стоящую рядом табуретку: с неё упала раскрытая «Повесть о жизни» Паустовского и чуть не упала пустая кружка. Гуля нервно подняла книгу:

— Нахера ты мне врёшь в ватсапе? А где резали, в областной? Почему тебя так быстро отпустили? Почему нет повязки?

Максим молчал, и Гуля снова уставилась на него возмущённо и зло.

— Я не знаю, где резали… — сказал он, перейдя на шёпот.

— В смысле ты не знаешь?

— Ефим возил куда-то к своим, на набережной…

Гуля посмотрела на Максима ошалело. Затем перевела взгляд на шов и зелёные потёки под ним, долго молчала.

— Можешь сделать укол? — попросил Максим.

Гуля прерывисто вдохнула, осмотрела табуретку у дивана, заметила на полке шприцы и коробку с ампулами, взяла их:

— Обезболивающие… А где антибиотики? Бинты свежие?

— Нет ничё…

— Ясно.

Гуля бросила коробку на табуретку — из неё, звеня, посыпались пустые ампулы, — тяжёлым шагом промаршировала на кухню, изучила открытый холодильник, сказала ещё раз:

— Ясно. — Затем ушла в прихожую обуваться. — Собирался тихонечко помереть? Такой был план?

Максим осторожно крикнул:

— А укол?

Гуля ответила:

— Помучайся, полежи, — и вышла из квартиры, хлопнув дверью.

Она вернулась минут через двадцать, запыхавшаяся и раскрасневшаяся, сбросила ботинки один на другой, протащила на кухню пакеты с ярким логотипом продуктового. Вымыв руки, села на край дивана и стала выуживать из рюкзака медикаменты: шуршащее и звенящее разных форм.

— Я знал, что ты расстроишься… — начал Максим.

Гуля никак не реагировала, вскрыла ампулу, набрала шприц, спросила грубо:

— Рука или жопа?

Максим протянул руку.

— Эти дни сам ставил?

Максим кивнул.

— Куда?

— В ногу.

Гуля заметила тёмно-красные точки, рассыпанные по его тощим бёдрам.

— Сейчас поможет, — смягчилась Гуля. — Манную кашу ешь? Я только манную умею…

— Обожаю, — прошептал Максим.

— Как дам! — пригрозила Гуля игриво, но тут же вскинулась: — А заявление ты писал?

— Какое?

— В смысле какое?!