Чужая сторона: рассказы

После безногой женщины упали вызовы от получивших впервые тело другого пола и от новоявленного гермафродита. Потом пошли те, кто мучился от своей «непривязанности к плоти» и размышлял о том, где же всё-таки есть душа. Тела болели, пугали и возбуждали, а головы рассуждали, паниковали и мучились.

Майе везло: чем сложнее случай, тем больше платит государство.

А вот где ей не слишком везло последние несколько лет, так это в отношениях с матерью. Ужасная невротичка, она словно бы разлюбила Майю пять лет назад. Майя ясно видела, что мать ненавидит её. Она не чувствовала никакого родства ни с материнскими светлыми прядями, ни с серыми глазами младшего, семилетнего брата.

— Приёмыш! — так с недавних пор он начал дразнить сестру. Тоже не чувствовал родства, видимо.

Майе досталась внешность отца: тёмные волосы, островатые уши, скулы-бритвы. У неё были карие глаза того, кто давно бросил семью. Тонкие губы того, кто «сволочь, козёл, и не смей о нём спрашивать». 

— Ты как отец! Ты — точно твой отец! — слышала Майя из раза в раз, не понимая, в чём угадала чужие повадки. Зато она теперь знала точно: нет никакой души в груди. И душа, и личность, характер — всё в голове.

Тяжело ощущать родственные связи с семьёй, расставшись с собственным телом. Оно, еще юное, щуплое, помнилось Майе теперь смутно, как фильм, просмотренный в полусне. Майя понимала, что оно где-то там, под чужими головами, уже неузнаваемо изменилось, созрело, что сейчас ему уже девятнадцать…

А здесь к родной голове Майе теперь каждую неделю доставалось тело чужое. И мать больше не любила её.

«Ох, девушка, спасибо. Прямо-таки стало легче!»

«Не за что. Помните, это лишь на неделю. Всего доброго!»

Отложив наушники и дождавшись выключения ноутбука, Майя потянулась — тело ныло и было слабым, упругого удовольствия от потягивания не случилось.

Мать вернулась со смены в магазине. Вскоре вернулся из школы брат.

— Помой полы! — бросила мать, стоило Майе появиться в гостиной. Никаких скидок на усталость или немощь тела.

Когда Майе в том году выпало нечто с пустотой ниже правого плеча, она всё так же мыла полы и посуду, а разбитая слабостью прибывшего ей однажды набора из конечностей тоньше спиц, как и прежде, тянулась к полкам, чтобы стереть пыль… Когда брату Майи выпало тело немощного старика, он радовался: не пошёл в школу и весь день баловался, играя с дряхлой шестипалой рукой. Несправедливо, ему уже семь.

Мать прощала ему неуважение к чужим телам. Майе же всегда твердила: «Ведь у кого-то сейчас твоё. Хочешь, чтобы с ним поступали так же?» И Майя смазывала кремом чужие сухие пальцы, подстригала чужие жёлтые ногти, делала пробежку в тучном теле и усиленно питалась в худом… 

Майе часто хотелось сдаться. «Люди запускали себя и прежде, до обмена телами, а сейчас вовсе — кто будет беречь чужое? Напоят, накурят, обколют, всё равно через неделю дадут новое. За больными телами ухаживать неприятно и тяжело, и кто-то просто пережидает такие недели в кровати, не своё же и ладно. Почему мне нельзя?» 

Брат отказался от ужина и убежал к себе в комнату. В этот раз ему попалось взрослое женское тело, и он, судя по всему, снова проведёт вечер, перемеряя весь материн шкаф; как в прошлый раз, защемит молнией платья чужую кожу, истыкает иголками брошей… Захотелось скорее сбежать из дома. 

После уборки Майя наконец вырвалась. Спустившись во двор, отдышалась, а потом вызвала такси до набережной.

Да, пусть ехать рискованно, мало кто доверял водителям на все сто, ведь руки теперь у всех чужие, но ей так хотелось застать закат!

Усевшись в машину, Майя глянула на свои острые колени в синих колготках. Для семидесятилетних ног, конечно, синие колготки — явная пошлость. Плевать.

Майя тоже как будто больше не любила себя. У неё изменилось представление о красоте. Быть красивой значило подходить головой к новому телу, его шее, плечам, быть пропорциональной и одноцветной.

О, Майе выпадали удивительно разные тела! Каждое утро в новом теле она подходила к зеркалу и долго рассматривала границу на шее — тонкую линию, разделяющую её и чужую кожу, её голову и чужое остальное, гадала, чье же оно сегодня, какая у этого тела жизнь? 

Разнообразие пугало и удивляло бесконечно. Она то люто ненавидела людей, то безгранично любила ни за что.

В конце мая её кожа была цвета горького шоколада, сама по себе лоснилась на солнце, и шрамы на ней, такие же тёмные, казались насыпанными дорожками какао.

В начале июня Майе удалось вернуться в прошлое лет на восемь. Детскому телу пришлось таскать её взрослую голову по социальным магазинам — как раз пришло время обновить обувные пары. Тощие мальчишеские ножки несли Майю по улице легко и весело; правда, за высоким столом было сидеть некомфортно, низко.

Прилетали — со шрамами, смешными татуировками, вроде «левая сиська», и страшными, вроде «тебе захочется героина» и «уже дупло». 

Попался мужской торс с суздальскими церквями и храмами, почти что карта.