С этой мыслью в голове и при отсутствии какого-то четкого плана, куда податься, я решил разыскать Бекки Коллинз. На ее улице я миновал корявое дерево и какую-то пожилую женщину, которая проводила меня пустым взглядом. Когда я доехал до нужного дома, Бекки стояла во дворе – словно заранее знала, что я уже где-то рядом. Я боялся, что мое появление без предупреждения ее разозлит, но все прошло совсем не так. Она широко помахала и улыбнулась, когда я остановил машину.
– Какая приятная неожиданность!
– Ченс думал, что ты рассердишься, если я заявлюсь без приглашения.
– Ченс – придурок. Никуда не спешишь?
Я сказал, что нет, и она потащила меня за руку из машины.
– Тогда пошли со мной.
Бекки провела меня через задний дворик, а потом через рощицу и вниз по береговому откосу из красной глины, подмытому сильными дождями. В самом низу мы стали пробираться узенькой тропкой сквозь более густой лес к небольшому ручейку, который журчал по камням где-то чуть в стороне.
– Я нашла это место, когда мне было шесть, – бросила Бекки через плечо, раздвигая побеги дикого винограда и заводя меня еще глубже, и вскоре мы с ней оказались на небольшой полянке, где ручей изливался в маленькое озерцо, на поверхности которого переливались пятна света – открывшееся перед нами настолько неожиданно и настолько красивое, что я даже вздрогнул.
– Правда, нечто? Садись здесь. – Она показала мне на замшелую кочку у самого края воды. – Дай мне секундочку, хорошо?
Я стал смотреть, как Бекки собирает клочки всякого мусора, нанесенного ручьем, укладывая их аккуратной кучкой возле тропы.
– Приходится иногда наводить порядок, особенно после дождей. – Бросив в кучу последний обрывок полиэтилена, она присела рядом со мной, поджав колени к груди и уткнувшись подбородком в сложенные на них руки. – Итак, Гибби Френч…
– Бекки Коллинз…
– Хочешь поговорить об этом?
– О чем?
– О том, что я вижу в самой глубине этих красивых зеленых глаз.
Мне не хотелось говорить про Джейсона или Тиру, так что я решил сменить тему.
– Место просто-таки изумительное. Как ты его нашла?
– Да любой ребенок нашел бы.
– Другие тоже? – спросил я. – Бывают здесь, в смысле.
– Какое-то время нет. Я уже давно тут никого не видела. Вон в той стороне есть еще дома – еще одна целая улица, – но там столько ежевики и плюща, что не продерешься. Да и уклон круче.
– Ты когда-нибудь здесь купалась?
Бекки подняла бровь, выгнув ее безупречной дугой.
– А что, хочешь искупаться?
Мне и вправду хотелось. Меня буквально манили эти прохлада и глубина, густой покров побегов дикого винограда над головой, умиротворяющая неподвижность густой зеленой тени.
– Я не буду полностью раздеваться, – сказала она.
– Я тоже.
– В трусах, тогда?
Я поискал шутку, но ничего такого в ее глазах не нашел.
– Ты первый, – объявила Бекки, а потом стала смотреть, как я снимаю обувь, неловко подпрыгивая на одной ноге, и вожусь с ремнем.
– Хочешь, чтобы я отвернулась?
Я глупо кивнул, удивленный, когда она и в самом деле закрыла глаза и прикрыла их руками.
– Может, лучше вот так?
Я уже снял рубашку и штаны и только в этот момент осознал, что ее пальцы раздвинуты и она ухмыляется, подглядывая за мной.
– Обманщица! – бросил я, после чего шагнул в пруд, который оказался глубже, чем я думал. Продвинувшись до середины, я погрузился по шею.
Бекки раздевалась так, словно это действие было напрочь лишено сексуальности. Стряхнула кроссовки. Быстро перекатилась на спину, чтобы стянуть джинсы. Встала, чтобы снять рубашку, и я отвернулся, поскольку ее сексуальность все-таки была совершенно очевидной, хотела она этого или нет.
– Класс! – воскликнула Бекки, оказавшись в воде. Окунулась с головой и тут же вынырнула обратно, вся в сверкающих на солнце каплях. Пруд придал ее глазам какой-то другой оттенок синего, пропитавшийся водой лифчик стал почти прозрачным.
– А теперь хочешь об этом поговорить? – спросила она.
Я не был уверен, подкалывает она меня или нет, но теперь мне уже не приходилось с трудом подыскивать слова. Я принялся рассказывать про своего отца, который думал, что Джейсон может быть виновен, и про свою мать, исступленно метавшуюся по кухне. Это привело к Ченсу, тюрьме и вопросу «колледж или война». Когда я добрался до того места, которое ранило больше всего, то отвернулся и поделился своими мыслями о братьях, смерти и чувстве вины, которое я испытывал за свою излишне легкую и беззаботную жизнь. Когда слова истощились, я обнаружил Бекки совсем близко от себя в воде – она не соприкасалась со мной, но почти.
– Что думаешь? – спросил я.
Она неотрывно смотрела на меня пару секунд, все столь же сереброглазая и прекрасная.
– Я думаю, что у тебя есть свои беды, и ни одна из них не крупнее тебя самого.
– И что же, по-твоему, мне следует делать?
– Со своей жизнью? Я не могу ответить на этот вопрос.
– А как насчет нынешнего момента? Сегодня?
– Будь рядом со своим братом. Дай ему знать, что он не один.
– И всё?
– Этого достаточно, – сказала Бекки, но в ушах у меня почему-то прозвучали совсем другие слова.
«Будь мужчиной», – услышал я.
«Хотя бы раз за всю свою оранжерейную жизнь».