Чужая воля

Он приподнял чашку с таким пренебрежительным видом, что Джейсон уже едва сдерживал гнев.

Смерть Тиры.

Его собственная свобода.

Икс, должно быть, увидел эту борьбу в лице Джейсона, но все равно был настроен беззаботно.

– Напомни-ка мне, Джейсон, давно ты вышел отсюда?

– Два месяца и девять дней назад.

– И с тех пор ты хотя бы иногда вспоминал обо мне? Было ли тебе интересно, какую жизнь я вел до того, как попасть сюда, – помимо тех моментов, которыми я сам предпочел с тобой поделиться? Искал ли ты газетные статьи, документальные фильмы? В публичном доступе много чего есть на эту тему.

– Нет. – Джейсон сжал челюсти. – Я вышел отсюда, зная абсолютно все, что мне требовалось знать про твою жизнь и про людей, которых ты убил. Если я забуду даже половину всего, что ты мне рассказывал, то все равно буду знать слишком много.

– Знаешь, как меня поймали?

Вообще-то Джейсон и вправду много чего знал о жизни Икса до тюрьмы. Несмотря на только что сказанное, он посмотрел оба документальных фильма, прочел немало газетных и журнальных публикаций, посвященных Иксу. Никто из журналистов, разумеется, не располагал абсолютно всеми фактами, и даже ни один из копов не взялся бы сказать, сколько людей на самом деле убил Икс. Но Джейсон мог перечислить их всех поименно. Знал, и как они выглядели, и как именно погибли, и какого рода крошечный проблеск жизни притягивал Икса, словно мотылька из темноты. Он знал их последние слова, и то, как они молили о пощаде, и что чувствовали, и как пахли, и то, как Икс как-то раз засунул язык во все еще бьющееся сердце, которое оказалось «соленым на вкус и по ощущениям напоминало теплый кожзаменитель».

Когда копы наконец поймали Икса, даже самые заносчивые из них признавали, что это было либо слепое везение, либо божий промысел.

«Но для этого…»

И теперь Джейсон поневоле заинтересовался, что же произошло на самом деле. Икс сам поднял эту тему. А значит, что-то в нем желало поговорить об этом. Или же это было частью какой-то более крупной игры.

С какой целью?

Увести его в сторону?

Отвлечь от чего-то другого?

Главное преимущество Икса заключалось в том, что его цели были исключительно его собственными и совершенно непостижимыми. Он мог полгода тщательно готовить одно-единственное короткое нападение – или же в один миг и с абсолютной ясностью вообразить долгие недели пыток, только после которых чья-то горемычная душа наконец расставалась с телом. В тюремном подвале все происходило точно так же. Ничто нельзя было воспринимать как должное. Такого понятия, как чистая монета, тут не существовало.

– Ну и как тебя поймали?

– Я думал, тебе не нравятся рассказы о моей молодости.

– Верно. Но это ты поднял эту тему.

– Это довольно скучная история. Ладно, проехали. – Икс взмахнул сигаретой, словно окончательно отметая этот вопрос. – Давай-ка лучше к делу. Рис приходил не без причины. Равно как и ты сейчас здесь тоже не без причины.

– Разговоры и споры?

Иксу не понравился тон Джейсона, но он не стал делать из этого проблему.

– Разговоры по душам, – подчеркнул он. – Жаркие споры. И когда мы будем драться, я ожидаю того же жара и той же душевной отдачи. Вчера ты дал мне причину засомневаться.

Икс сунул руку в карман.

– А вот это для того, чтобы гарантировать твою душевную отдачу – для полной уверенности в том, что в эти заключительные дни у меня будет тот самый Джейсон, которым я так долго восхищался.

Он положил на стол какую-то фотографию, лицом вниз.

– Рис принес это специально для тебя. Будем считать, что я вручаю тебе это фото в знак серьезности моих намерений.

Джейсон потянулся за снимком, и Икс позволил ему несколько долгих секунд изучать его во всех подробностях: лицо молодого человека, свет на его щеках, то, как тот стоял…

– Прямо возле дома твоих родителей, насколько я понимаю. Он чем-то похож на тебя, не находишь? Осмысленный взгляд… Решительно поджатые губы…

Джейсон оторвал взгляд от фотографии своего младшего брата, и Икс глянул на него с улыбкой на лице.

– Думаю, что теперь мы все прояснили, – произнес он. – Думаю, что мы поняли друг друга.

25

После больницы я долго таращился на незнакомца в зеркале своей ванной комнаты. Один глаз у него был нормальный, другой распух и намертво закрылся. Вся верхняя часть головы у него была обмотана бинтами, а физиономию украшала камуфляжная палитра из багровых, зеленоватых и йодно-коричневых пятен. Те же самые разноцветные кляксы пятнали его руки и ребра, а когда незнакомец снял повязку с головы, я увидел жуткие черные стежки хирургических швов – там, где кожа на черепе была рассечена и сшита обратно. Я нахмурился, и незнакомец нахмурился в ответ.

Дело было в нашем с ним отце.

В том баре тогда должно было находиться как минимум человек двадцать копов: яркие огни, стволы и жесткие мужчины, задающие жесткие вопросы. Вместо этого там был один только я.