Чужая женщина

— А как он бабло свое вернет, если сдохну? И язык свой попридержи. Понимаю, что нервный ты, но и я не тибетский монах — зубы повыбиваю. Когда Маркелов катком раскатает, опознать не смогут.

Я рассмеялся, а он смотрел на меня с такой нескрываемой ненавистью. Я его понимал. Прав он, конечно.

— Где живет этот боженька местного разлива?

— Тебя не пустят.

— Ну это посмотрим.

— Отбитый ты, Гром. Не зря тебя с органов поперли. Ты псих.

К Маркелову меня не пускали долго и упорно. Пересчитывая мне ребра и сворачивая челюсть из стороны в сторону, пока тот, видать, не заметил, или не донес кто-то, что я пришел. Меня тут же отряхнули как грязную тряпку, вытрясли с меня пыль, да так, что искры с глаз посыпались, ну и я в ответ немного в них свою пыль повбивал. Вшестером потащили в хоромы царские.

Со стороны не особняк, а дворец купеческий. Создалось впечатление, что сейчас на колени поставят и в ножки кланяться заставят. Маркелов развалился в кожаном вычурном красном кресле. Со стороны казалось, что он с ним буквально слился, такой же дутый и в складках. Вживую я его никогда не видел, но с последнего раза, как на фотках просматривал, кажется, он еще веса набрал. Эдакая туша с длинными вьющимися волосами, жирными губами над короткой бородкой. Руки в перстнях на брюхе сцепил и на меня смотрит узкими глазками. Рукой махнул как на мух назойливых, и его бульдоги меня отпустили. Он на них исподлобья зыркнул, потом на меня. Да, я их тоже помял. Мне адреналин скинуть надо было.

— Олежек значит?

Кивнул, чуть поклонившись.

— Не паясничай. Клоуны у меня долго не живут. Я веселье не люблю. Ты мне лучше расскажи, как ты, Олежек, будешь мне долг возвращать.

— Натурой, — ухмыльнулся, и тут же улыбка пропала. Тот не улыбался.

— Я ж могу и буквально принять твое предложение. Рожа у тебя смазливая. А зад смазать можно.

Кулаки теперь уже сцепил я.

— Ты выдохни. Олежек. Ко мне даже шаг сделать не успеешь.

— Мне сказали, ты справедливый, Рустам. Сказали, все по-честному разруливаешь. Тогда зачем людей казнишь невиновных? Мой косяк это. Я не утерпел. Виноват. Влюбился. К женщине своей спешил. Мне сорок, Рустам. И я впервые, как пацан. Знаю, что тебе это на хрен не интересно, но так вышло. Взять с меня нечего. Могу только отрабатывать бесплатно. Талантов, кроме кулаков и опыта ментовского, не имею. Пацанов невиновных и семьи их не трогай.

Маркелов долго смотрел мне в глаза, а потом расхохотался.

— Я тебе похож на благотворительный фонд? Ты запомни, Олежа. Тут тебе не ментура твоя лоховская, тут по-крупному все. И чтоб деньги быстрее нашлись или товар, я вам немного лишних органов отрежу.

Внезапно у него зазвонил сотовый, он на дисплей глянул и даже как-то отпрянул назад. Потом все же ответил. На меня взгляд бросил и махнул на дверь. Показывая выйти.

Едва я вышел за порог гостиной, меня тут же два амбала под руки приняли.

— Нос не сломал тебе? Тцццц. Болит, да? Лед приложи.

— Уууууурою, — зарычал бульдог и клацнул зубами.

— Ты сильно челюстью не щелкай, а то клыки сломаешь пластиковые. Ты уже как-то доклацался, я смотрю.

— Толь, я его щас закатаю в асфальт, — рыкнул амбал, а другой заржал.

— Рустам сам закатает. Так что в очередь. А он борзый, придурок этот.

Они о чем-то говорят, а у меня лицо Зоряны перед глазами вдруг возникло. И заныло все внутри, так увидеть ее захотелось. Сказать, что не секс между нами, не похоть. Больше. Сказать, что хочу по утрам с ней просыпаться. Плевать на папу ее. Если любит, мы и сами проживем. Предложить мало что могу, только душу дырявое и сердце латанное, если возьмет, то хорошо нам с ней будет. Не хочу больше искать ее и ждать. Рядом хочу. Чтоб руку протянул и взял. Чтоб точно знать — моя девочка. Вспомнил, как глаза ее от ужаса округлились, когда поняла, что у меня неприятности. Бросилась ко мне, за руки хватает, спрашивает, чем помочь может. Такая красивая в этот момент, разрумяненная после оргазма, глаза все еще дымкой подернуты, а я ее к себе за затылок и жадно губы накрыл, пару глотков ее голоса, она что-то шепчет, и я этот шепот сцеловываю мелкими поцелуями.

— Домой езжай. Я наберу, как разберусь со всем этим.

— Я ждать буду. Набери, прошу тебя.

— Я же обещал. Честное мусорское.

— Какой же ты… — в глаза смотрит, а у самой блеск странный появился грусти вселенской, он меня тогда еще с первой секунды с ума свел.

— Какой?

— Любимый.

И все. И защемило внутри так, словно кожу всю до костей ободрали. А ведь никто любимым раньше не называл. Понял, что не отпущу никуда больше, и по хер на отца ее. Вот здесь все закончу и хватит. Со мной будет.

Дверь открылась, и меня втолкнули обратно в гостиную. Маркелов перебрался за маленький стол, сервированный фруктами и бутылью красного вина. Бокалы поблескивают от бликов огромной золоченной люстры.

— Садись за стол, дорогой. Перекусим немного. Винца домашнего выпьем.

Вспомнились детские сказки, когда злодеи, прежде чем сожрать доброго молодца, обязательно пытались его накормить. Сравнение улыбнуло, и я сел в кресло напротив Маркелова.