Чужая женщина

Не вынесет. Сам поставил в каждой комнате дубовые с крепкими замками. Он еще несколько минут тарабанил. А потом, грязно матерясь, поплелся в кабинет, а я бросилась к сотовому, спрятанному под днищем сумочки, включила и быстро набрала Олега. Он мне не ответил.

Рыдая навзрыд, я набирала его снова и снова не переставая. Пока он не выключил телефон и тогда я, растянувшись на полу, заскулила, как раненое животное, кусая костяшки пальцев. Хоть бы слово дал сказать. Оправдаться. Одно маленькое слово. Как же я ненавидела себя за то, что от мыслей о нем все обрывается внутри и сжимается от дичайшей, смертельной тоски, что больше не почувствую вживую. Он ведь не поймет и не простит меня никогда.

Сама не знаю зачем сестре позвонила, она не сразу ответила. А когда все же проворчала мне "алло", я попросила сфотографировать мне Чертенка и прислать.

— Совсем ополоумела. Видела, который час? Ты что, пьяная?

— Нет… я трезвая. Пришли мне фото сына. Пожалуйста. Моего сына.

— Он не твой сын, а мой. Когда ты от него отказалась, чтоб за папика-миллионера выйти, ты мне всю жизнь испоганила, а теперь он твой? Ты его не растила, только в гости приходила да денег слала. Этого недостаточно, чтоб сыном его называть. И не заливай, что родители заставили, я б никогда не отказалась.

— Сфотографируй, Лераааааа, я увидеть его хочу. Прошу тебя.

— Чокнутая ты. Всегда чокнутой была. Отстань. Я сплю.

И выключилась, а я снова взвыла, пряча лицо в ладонях. Да, не мой он сын. Мы с матерью его сестре отдали… она вырастила мое сердечко. Ее он мамой называет, а меня… меня тетей. И каждый раз это как нож в горло. Как кислотой по венам да так, чтоб внутри кроме выжженной обугленной плоти, ничего не осталось. Сотовый пиликнул, и я открыла сообщение с фотографией — мой малыш спал на животе, обнимая медведя, и маленькая ножка высунулась из-под одеяла. И в эту секунду я возненавидела себя еще сильнее. За то, что отдала, за то, что смогла отказаться. А ведь можно было…

Нельзя. Ублюдок бы отца засадил. Я сама во всем виновата. Я свой выбор сделала… а родители, которые должны были заступиться, которые должны были уберечь от ошибок, выбрали себя, а не меня. Потребовали этих страшных решений от меня.

Наверное, я никогда не смогу им этого простить. Вот этого принесения дочери в жертву ради обеспеченной жизни и возможности ездить на курорты и по санаториям за деньги моего мужа и пластику маме, и новую машину папе, и Лере стоматолог-косметолог. А на мне синяки светофором разноцветным переливаются несколько раз в году.

"Терпи, дочка. Мужики — они народ такой, ударит, да пожалеет. Какой развод? Ты о чем? А жить мы все на что будем? Ты, если о себе не думаешь, о нас подумай. Эгоистка. Я тебя в муках рожала и ночей не спала. А ты неблагодарная. Плохо ей живется в роскоши. Ну поколотил. Заслужила, видать. Просто так колотить не станет".

Заслужила… тем, что о себе никогда не думала. И так тошно стало, что захотелось сдохнуть. Так с сотовым в руках и уснула на полу. А утром… утром, оказывается, Денис опять куда-то уехал. Мне, как всегда, не сказал куда. Но я в комнате его в шкафах посмотрела, взял ли с собой вещи и сколько. Судя по всему, дня на два уехал. Едва подумала об этом, смска пришла:

"Прости. Выпил вчера лишнего. Мне по делам дня на два. Сам не думал, что утром сорвусь. Карточку на комоде оставил — покупай все, что хочешь".

Усмехнулась и швырнула сотовый на стол. Муж всегда так делал — откупался, если бил или скандал закатывал. А я… я снимала деньги и складывала на другой счет. После встрясок Денис никогда не спрашивал, на что потратила.

Глава 13. Олег

Мне хотелось ужраться. Вусмерть. Так, чтоб самому себя в зеркале не узнавать, а потом не просыхать месяцами. Уйти в запой и на хрен сдохнуть, не трезвея ни на секунду. Мимолетное желание слабовольного идиота. И я даже заставил стол бутылками с дешевым пойлом. Сидел на полу в своем любимом углу, курил и смотрел, как этикетки с акцизной поблескивают в тусклом свете грязной люстры. Манят. Зовут обещанием эфемерного рая. А мне вот вся эта хрень ее напоминает… так же рай обещала. Смотрела глазами своими и обещала, мать ее, нечто внеземное и космическое, а на самом деле, как паленое и гадкое пойло, оставила после себя осадок и муть в голове, в сердце и в душе. Мне еще никогда в жизни не было настолько хреново, настолько безвыходно паршиво.

Я ж ее на пьедестал поставил и молился как богине. Сам себе завидовал, пальцам своим, губам, что касались ее. Словно мне снизошло нечто особенное, чистое и светло-невесомое. Счастье. Мне, недостойному алкашу с ветвистыми рогами от жены, волчьим билетом по жизни и гнилыми скелетами из прошлого в шкафу. Я за ними каждую ночь гонялся и каждый раз просыпался под скрежет разрывающегося взрывом железа. Нет, не всегда. Последние недели мне снилась она… всюду она. Двадцать четыре часа в сутки она и двадцать пятым мысли о ней.