Чужая женщина

И истерический смех — шлюха. Гребаная, проклятая шлюха. Вот что я получил. Обыкновенную шалаву. Хуже бляди любой, потому что они за бабки, за блага какие-то… а эта. Просто слабая на передок дрянь. Увидела, захотела, ноги раздвинула. Банально, пошло и с душком. Как в жизни и бывает. Нет никакой сказки, Громов, и не было никогда. Принцесса оказалась обыкновенной гулящей девкой.

Я лицо руками ледяными тер и вспоминал все с самой первой секунды знакомства и до вот этой встречи у Дениса дома. А ведь все ясно было, и это я, болван, правды перед носом не видел. Не зря ж говорят, влюбленные идиотами становятся, и я стал. Беспросветным дураком. И лохом. Одного только не пойму: зачем? Какого хрена ей дома не хватало? Денис… бляяядь, как только думал о том, чья она жена, тянуло выблевать кишки на пол. Скручивало пополам с болезненной одышкой, и рот слюной наполнялся. Сукааааа, она из меня не только лоха сделала, но и тварь последнюю, подлюку, которая друга вот так… мать вашу, что ж так хреново, что ж так разрывает изнутри?

Денис любит ее. Такой же повернутый на сучке этой идиот. Я вспомнил, как он о ней рассказывал. Как глаза его вспыхивали, блестели лихорадкой, как мои собственные, и мне одновременно выть хотелось, и в тот же момент бить ему лицо в кровавое месиво, потому что он ее трахал… ее… мою богиню. И права на нее все имел, в отличие от меня. Моментами я хохотал, как одержимый, так, значит, рога ставят не только нищим ментам, но и олигархам. Я все в себе проблемы искал, думал, мало дал Ире, мало любил, мало баловал и денег давал, а оказывается, "много" не бывает. Нет никаких законов, никаких правил. Вы можете быть самым верным и любящим, но это не дает никакой гарантии, никакой уверенности, что вас не предадут, не втопчут в грязь вашу любовь и долбаную никому не нужную верность.

И я теперь точно знал, как люди сходят с ума. Нееет, они не кричат, не рвут на себе волосы, они смотрят в одну точку и понимают, что способны кого-то убить. Просто так. Без какой-либо причины. Выйти на улицу и начать убивать.

Я так и видел себя с пистолетом, отстреливающего прохожих с лицами Дениса и Зоряны. Когда в дверь позвонили, я даже не пошевелился, чтобы открыть. По хрен. Пусть катятся туда, откуда пришли. Я никого не жду. И меня никто не ждет. Закончились ожидания. А вообще можно подумать, меня когда-либо кто-то ждал. На хер я никому не сдался. И это не жалость к себе, а констатация факта.

Звонок не затыкался, пел и пел раздражающей протяжной трелью. Я встал с пола… странно, ни грамма спиртного во рту, а чувствую себя совершенно разбитым, словно выглушил пару бутылок паленой водки один. Подошел к двери, резко распахнул и тут же замер. Наверное, если бы на меня сейчас обрушили ведро ледяной воды, я бы не дернулся так сильно, как когда увидел ее. Я даже застонал вслух от мгновенной и неожиданной боли. Потому что, мать ее, не собирался видеть тварь эту. Не сейчас, не сегодня, не тогда, когда я весь как огромный кровоподтек, который тронуть больно.

Смотрел на нее, мокрую от дождя насквозь с прилипшими к лицу волосами, и видел этот дождь у нее в глазах. Он дрожал в ее зрачках и каплями на длинных ресницах. Но мне уже было насрать и на ее дрожь, и на ее лживый, ядовитый дождь. Я смотрел на нее и видел под ним. Вот так наяву видел, как она стонет взахлеб, а Деня ее еб*т на дикой скорости, как суку последнюю, и я за лицо ее схватил и назад толкнул на лестничную площадку. Процедил сквозь зубы:

— Вооон пошла, сука.

А самому в мясо ее изодрать хочется, и выть от жажды этой звериной. Перед глазами мельтешит она и Деня, и мне самому глаза кровью заливает изнутри. Если не уберется, я ее по стене размажу. Теперь я понимал — женщину можно не просто ударить, ее можно забить насмерть.

— Олееег… дай хоть слово сказать, прошу тебя.

— Заткнись… замолчи. Слышать тебя не могу. Все — ложь и грязь. Ни слова, сука.

Бросилась ко мне и на руке повисла. А у меня горло дерет, и глаза разрывает, яблоки глазные, как кипятком шпарит. И она это видит, а я себя ненавижу еще больше в этот момент. Что ж тебя, Громов, бабы как лоха… а потому что ты и есть лох.

— Уйди, твааарь, уйди. Пришибууу.

— Олееег, я прошу тебя… Я уйду от него, слышишь? Ты только скажи, что любишь, и я уйду… клянусь. Я не смогу без тебя.

Шепчет, и слезы по щекам катятся, хватает за лицо, за рубашку, а я руки ее выламываю и толкаю назад, чтоб не трогала, не смела. А потом ослепило, сорвало.

— Шлюха, — наотмашь, так, чтоб голова к плечу склонилась и кровь по губам потекла, и у меня саднит внутри и ее болью, и триумфом, что ей хоть на четверть больно сейчас, потому что она по мне поездом, а моя пощечина так… ни о чем. — А если не скажу, с ним и со мной будешь или нового найдешь?

За шиворот ее сгреб и об стену спиной, так, чтоб искры у нас обоих из глаз посыпались.

— Ты что сделала? Что ты сделала, ты понимаешь… он как брат мне, и ты… сука… тыыыыы… я любил тебя.