Чужая женщина

Забавно, когда кто-то, кто всегда смотрел на вас свысока, вдруг меняется с вами местами и теперь смотрит на вас снизу вверх с кляпом во рту и круглыми от ужаса глазами. И, оказывается, во мне появился некто иной, кто искренне наслаждался этим моментом триумфа над властью, некогда насмехающейся над моим поражением. Связанная по рукам и ногам фемида, трясущаяся от ужаса, от нависающего над ней двойника или оригинала. Черт теперь разберет, кто из нас имеет больше прав его вершить. Он или я.

— У меня невероятно мало времени, Петр Андреевич, можно сказать, оно у меня совсем закончилось. А так как я мертвец, то мне вообще терять нечего. Поэтому мы с вами сейчас очень быстренько все разрулим. Вы мне расскажете, кто на самом деле убил жену Маркелова, и каким образом ему удалось избежать наказания, и вообще, как вдруг появились другие совершенно подозреваемые, которые и рядом с Маркеловым не стояли и не дышали?

Я сел напротив подполковника, связанного бельевой веревкой, с собственной майкой во рту и приспущенными на круглом пузе-барабане спортивными штанами. Когда он трясся, крестик на его седовласой груди раскачивался в такт. Верующий наш. Я дернул за кляп, и тут же услышал вопль своего бывшего начальника:

— Ты что творишь, Гром? Я тебе этого с рук не спущу. Я тебя сгною…

Он не успел закончить, и его дорогие вставные зубы шлепнулись на пол вместе с пружинящей кровавой ниточкой слюны.

— Ты уже меня сгноил, когда с органов за бабки или за место попер. Насрав на все, что я для тебя делал. А теперь слушай меня очень и очень внимательно. Про время я тебе уже все сказал. Но я вижу, ты плохо соображаешь. Ты знаешь, я сам тебя убивать не буду. Зачем мне руки марать, я все свои знания отнесу Маркелову, и пусть он решает: отрезать твои старые яйца или скальп с тебя снять, чтоб ты заговорил. Но я добрый, Петр Андреевич. Не то, что ты, сука. Я тебе шанс пожить даю. Это честная сделка, поверь. Очень честная. Иногда выбора может не быть.

Я достал с кармана сотовый и включил запись.

— Все по-порядку. Кто виноват, как отмазался, сколько и кому заплатил. Я перед Маркеловым тебя обелю, скажу, заставили тебя сверху, если мне понравится твой рассказ. Обещаю. Слово Громова.

Он заговорил. Шепеляво и сплевывая кровь на пол. Рассказывал долго, все себя пытался отмазать. Мерзость. И таких вот продажных тварей большинство. Гнилая система, которую я вдруг начал видеть во всей красе, и, да, я один ни черта в ней не мог бы исправить. Денис дружил с Маркеловым в свое время. Точнее, был вхож в его дом. Задолжал большую сумму одному из королей игорного бизнеса, а к отцу идти за деньгами не захотел, а Маркелов как раз привез партию алмазов, только начал бизнес свой налаживать. В доме в сейфе камешков хранилось на целое состояние. Когда люди в масках пришли убивать семью Маркелова, Олигарх с ними был и свою долю тоже получил. А потом некто, чье имя было слишком известным сейчас, отмазал Деню, после же были найдены другие подозреваемые, свидетели и, несмотря на вой Маркелова, что это не те люди, что он помнит голоса, послушали других свидетелей, а на самого хозяина дома сказали, что он пребывал в состоянии шока и был ранен. Он не мог помнить в таком состоянии даже собственного имени, не то что голосов и глаз грабителей.

И никого не волновало, что он потерял беременную жену. А когда Маркелов стал тем, кем стал, все молчали уже из ужаса стать жертвами его мести.

— Тебя найдут, Громов.

— Не найдут, если ты пасть не откроешь. Я там флешку подготовил с твоими косяками, если дернешься, она будет отправлена куда надо. Так что найдут не только меня, дядя Петя.

Я сунул сотовый в карман. Вышел на лестничную площадку под мычание Ермолаева. Который так и остался привязанным к стулу и с кляпом. Я блефовал насчет флешки. Ни хрена у меня на него не было. И я допускал, что он и Дене позвонить может. Перед уходом раскрошил его мобильники, модем и перерезал шнур стационарного телефона и сигнализации. Голова была совершенно пустой и тяжелой. Все это время Гера искал, куда тварь мог увезти Зоряну. Где мог закрыть ее так, чтоб никто не нашел. Вначале он орал мне, чтоб я не слушал бред умирающей Оскольской, которая скончалась наутро после моего визита, не приходя в сознание. Но я знал, что это не бред. По глазам ее видел, в них чувство вины плескалось, и мольба совесть ее облегчить и найти сестру.