Чужая жизнь. Мистические практики для обретения самого себя

Хотя мы часто представляем материализм как стремление к потреблению, приобретению и накоплению имущества, все это лишь симптомы обоснования, рационалистической веры, что ничего не существует по ту сторону физического мира. Такие неосязаемые вещи, как дух, проницательность и видения, не считаются реальными, и отсутствует какая-либо взаимосвязь между нашими мыслями и окружающим миром. Мы настолько привыкли к такой ментальности, что трудно разглядеть, насколько серьезно мы этим искалечены. Но это довлеет над каждым уголком наших общественных, политических и экономических систем в широком диапазоне культур по всему миру. Именно это и подрывает наши судебные и исправительные системы, нацеленные на наказание преступлений в большей мере, чем на восстановление после системных сбоев, которыми они были обусловлены. Именно это и превозносит литературу над фольклором и добивается большего признания в научных кругах по сравнению с народной мудростью.

Материализм ― прямая противоположность анимизма. Вместо веры в то, что у всего есть душа, он минимизирует все до того, что поддается наблюдению: как вещи выглядят, как они работают и насколько полезными могут быть для нас.

Лишение вещей их духа значительно упрощает их использование в качестве ресурсов и освобождает нас от необходимости придавать им значимость. Материалистическая парадигма не признает, что живые существа, или экосистемы, ― нечто большее, чем просто сумма составных частей. Западная медицинская промышленность ― отличный пример того, что материализм относится к человеческому телу не как к какому-то таинственному, взаимосвязанному организму, чем он, собственно, и является, а как к машине органического происхождения, собранной в одно целое из различных элементов. В своем преклонении перед всем вещественным материализм не воспринимает всерьез иносказательность и волшебство или то, что мы называем эзотерическим измерением наших жизней. Он считает, что все является произвольным и происходит с нами случайно, таким образом, нет таких понятий, как судьба, цель или что-то большее, чем человеческий интеллект.

Такое сильное отчуждение мы чувствуем из-за потери своей символической жизни. Мы заменили свое естественное желание поклоняться с символического на буквальное. Мы стяжаем богатство, вместо того чтобы укрепляться в своих духовных ценностях, мы склонны к употреблению алкоголя больше, чем к стремлению познать святость, мы ублажаем свое чрево вместо духовного окормления себя самих, мы накапливаем информацию, а не совершенствуемся в проницательности, и мы несемся вдогонку за статусом, а не за принадлежностью.

Как восхитительно, когда вы начинаете рассматривать дилеммы нашего мира, используя эту терминологию, смотрите на методы, с помощью которых себя воплощаете в жизнь или овеществляете символические стремления своих душ. Так, например, телевидение заняло место рассказчика, сидящего у камина. Увлекательную историю рассказывает Джозеф Дэниел Соболь о путешествии западного человека в маленькую деревню в Африке, куда сравнительно недавно провели электричество и где только что появился первый телевизор. Со стороны казалось, что жизнь замерла, когда все племя, как приклеенное, сидело у телевизора. Но через две недели им всем стало скучно, и они прекратили его смотреть. Представителя западной культуры смутила такая внезапная потеря интереса, и он спросил вождя о том, что же случилось. «О, он нам совершенно не нужен. У нас есть свой рассказчик», ― таким был ответ. Тогда житель Запада спросил: «Но разве у телевизора меньше историй, чем у вашего рассказчика?» И вождь ответил: «Да, телевизор знает гораздо больше историй, но рассказчик знает меня» [25]. Хотя мы не всегда в этом признаемся, но именно к такой взаимности мы страстно стремимся. У нас еще жива тяга к тому, чтобы нас «кормили» мифами во время общения со старшим поколением, но из-за того, что такие средства передачи информации чужды нашей культуре, мы обращаемся к их электронным аналогам.

Материализм взращивает в нас духовную пустоту и обеспокоенность, так как продвигает идею о том, что мы все одноразовые, а сама наша жизнь мелководна и под ее видимой поверхностью ничего нет. Чтобы добиться ощущения своей значимости, мы ввязываемся в постоянную гонку за материальными благами. Но в ней отсутствуют верхние границы того, насколько успешны или востребованы мы должны быть, поэтому она приводит к еще большему духовному опустошению. Хотя огромное количество людей страдают от этого ощущения безысходности, их лечат, считая это отклонениями, а не адекватной реакцией на такой сумасшедший образ жизни, обусловленный кабальной зависимостью.

Ну а в более широком масштабе эта материалистическая патология приводит к овеществлению и меркантилизации живого мира вокруг нас.