Чужак

Фред набросил петлю на шею и подтянул узел так, чтобы тот лег сбоку под нижней челюстью, согласно инструкции из статьи в «Википедии» (снабженной наглядной иллюстрацией). Другой конец веревки он привязал к ветке черемухи, точно такой же, как за забором на заднем дворе у Ральфа Андерсона, хотя эта черемуха была старше и росла здесь с тех времен, когда американский бомбардировщик сбросил свой смертоносный груз на Хиросиму (поистине сверхъестественное событие для японцев, которые наблюдали за взрывом издалека и поэтому не испарились на месте).

Неустойчивая табуретка качалась у него под ногами. Он слушал стрекот сверчков, подставляя вспотевшие, разгоряченные щеки легкому ночному ветерку – прохладному и приятному после жаркого дня, в преддверии еще одного жаркого дня, которого Фред уже не увидит. Отчасти его решение покончить с собой, оборвав род Питерсонов из Флинт-Сити, объяснялось надеждой, что Фрэнк, Арлин и Олли ушли не слишком далеко. Возможно, он еще успеет их догнать. Но главной причиной была невыносимая мысль о том, что завтра утром ему предстоит хоронить сразу двух близких людей, чьим погребением занимается та же контора – братья Донелли, – которая организует похороны человека, виновного в их смерти. Фред понимал, что ему просто не хватит на это сил.

Он в последний раз оглядел двор и спросил себя, вправду ли хочет этого. Ответ был «да», и Фред без дальнейших раздумий отпихнул ногой табуретку, ожидая услышать треск ломающихся позвонков, прежде чем перед ним откроется тоннель света – тоннель, где в конце его встретит семья, и они все вместе уйдут к другой, лучшей жизни, в которой никто не насилует и не убивает невинных детей.

Треска не было. Видимо, Фред невнимательно читал статью в «Википедии» и пропустил тот кусок, где говорилось, что нужен довольно большой перепад высоты, чтобы сломать шею мужчине весом двести пять фунтов[8]. Он не умер мгновенно, он стал задыхаться. Когда веревка сдавила горло и глаза Фреда вылезли из орбит, в нем проснулся инстинкт выживания – вспыхнул ярким светом, взревел в голове тревожной сиреной. Буквально за три секунды тело взяло верх над мозгом, и желание умереть сменилось бешеной волей к жизни.

Фред поднял руки, схватился за веревку и потянул со всей силы. Натяжение чуть-чуть ослабло, и ему удалось сделать вдох – судорожный, неглубокий, потому что петля по-прежнему давила на горло, узел врезался сбоку под подбородок, как воспаленная железа. Держась за веревку одной рукой, он потянулся другой к ветке. Царапнул ее снизу, сбив кусочки коры, которые посыпались ему на голову, но схватиться за ветку не смог.

Он был неспортивным мужчиной средних лет, вся его физическая активность ограничивалась походами к холодильнику за очередной банкой пива во время просмотра футбольных матчей с участием его любимых «Далласских ковбоев», но даже в школе на физкультуре ему никогда не удавалось подтянуться на турнике больше пяти раз. Он почувствовал, что рука соскальзывает с веревки, и схватился за нее другой рукой. Ему удалось сделать еще один судорожный вдох. Его ноги болтались в восьми дюймах от земли. Один тапок слетел и упал на траву. Потом слетел и второй. Фред попытался позвать на помощь, но сумел издать только тихий, едва различимый хрип… да и кто бы услышал его в такой час? Любопытная старая миссис Гибсон из соседнего дома? Она сейчас дрыхнет без задних ног, зажав в руке четки, и видит сны о преподобном отце Брикстоне.

Руки соскользнули. Ветка затрещала. Дыхание остановилось. Он ощущал, как кровь, запертая в голове, пульсирует и грозит разорвать ему мозг. Он услышал свой собственный сдавленный хрип и подумал: Все должно было быть по-другому.

Он махал руками, пытаясь нащупать веревку над головой. Так утопающий рвется к поверхности из глубин омута. Перед глазами поплыли черные пятна. Нет, не пятна, а споры. Они прорастали огромными черными поганками. Но прежде чем лес ядовитых грибов захлестнул все пространство, Фред успел разглядеть в лунном свете какого-то человека. Он стоял на террасе, по-хозяйски положив руку на печь-барбекю, на которой сам Фред больше не приготовит ни одного стейка. Или, может быть, это был не человек. Лицо было смазанным, смятым, словно его наспех вылепил слепой скульптор. А вместо глаз торчали соломины.

6