Чужак

– Но есть большая разница, – возразил Ральф. – Женщина в твоей истории о следах на песке может верить, что ее муж еще жив. Она может верить до самой старости. А когда оборвались следы Терри, он сам никуда не исчез. В конце цепочки следов, по которым шла Марси, обнаружился ее мертвый муж. Завтра она его хоронит. В сегодняшней газете был некролог. Как я понимаю, на похоронах будут только она с дочерьми. Не считая полсотни стервятников-репортеров за кладбищенской оградой, которые станут их фотографировать и выкрикивать свои вопросы.

Сэмюэлс вздохнул.

– Ладно, я еду домой. Про парнишку, угнавшего микроавтобус, я тебе рассказал – кстати, его зовут Мерлин Кессиди, – а остальное ты слушать не хочешь.

– Нет, подожди. Сядь, – сказал Ральф. – Ты рассказал мне историю, теперь моя очередь. Но это будет история не из журнала, где печатают всякие выдумки. Это история из жизни. Из моей собственной жизни. Это чистая правда.

Сэмюэлс снова уселся за стол.

– Когда я был маленьким, – начал Ральф, – лет в десять-одиннадцать, примерно в возрасте Фрэнка Питерсона, мама иногда покупала канталупы на фермерском рынке. Тогда я любил канталупы. У них был насыщенный, сладкий вкус, с которым арбузу не сравниться. И вот как-то раз мама приносит три или четыре штуки в авоське, а я спрашиваю: «Можно, я съем кусочек?» И она говорит: «Да, конечно. Только вычисти семечки в раковину». Про семечки можно было и не напоминать, потому что я знал, как чистят и режут дыни. Ты меня слушаешь?

– Да. Как я понимаю, ты сильно порезался?

– Нет. Но мама подумала, что порезался, потому что я так заорал, что, наверное, меня было слышно в соседнем доме. Она прибежала на кухню, а я даже не мог говорить. Просто стоял, открыв рот, и показывал пальцем на разрезанную пополам канталупу, лежавшую на разделочном столе. Там внутри копошились личинки и мухи. Действительно копошились. Я никогда в жизни не видел столько личинок. Мама схватила баллончик со средством от насекомых, обрызгала дыню, потом завернула в бумажные полотенца и сразу вынесла на помойку. С тех пор я не ем канталупы, даже смотреть на них не могу. Вот тебе моя метафора о Терри Мейтленде, Билл. С виду та канталупа была абсолютно нормальная. Не рыхлая, не гнилая. Кожура была целой. Но эти личинки как-то проникли внутрь.

– В жопу твою канталупу, – сказал Сэмюэлс, – и в жопу метафору. Я еду домой. А ты все же подумай, Ральф. Не торопись подавать в отставку. Твоя жена мне сказала, что я спешу уйти с должности, пока меня не прокатили на выборах, и, возможно, она права. Но ты не зависишь от мнения избирателей. Только от трех старых копов из отдела внутренних расследований и психолога, чья частная практика явно дышит на ладан, и он вынужден работать за гроши на государство. И еще одно: если ты выйдешь в отставку, люди еще сильнее укрепятся в мысли, что мы облажались.

Ральф посмотрел на него и рассмеялся, громко и от души.

– Но мы облажались. Разве ты еще не понял, Билл? Мы облажались по полной программе. Мы купили канталупу, которая с виду была хорошей, а когда мы разрезали ее на глазах всего города, внутри она оказалась червивой. Их там быть не могло, этих личинок, но они были.

Сэмюэлс встал и пошел к дому. Открыл дверь в кухню и уже на пороге обернулся к Ральфу. Его хохолок торчал на макушке задорной пружинкой. Сэмюэлс показал пальцем на черемуху за забором:

– Это был воробей, черт возьми!

3

Вскоре после полуночи (примерно в то время, когда последний из Питерсонов учился вязать висельный узел по статье в «Википедии») Марси Мейтленд проснулась от криков, доносившихся из спальни ее старшей дочери. Сначала кричала Грейс – мать всегда различает голоса детей, – потом к ней присоединилась Сара. Впервые после ареста Терри девочки спали не с Марси, а у себя. Но конечно, они захотели лечь вместе. И наверное, теперь еще долго будут спать вдвоем в одной комнате. Это нормально.

Но истошные крики посреди ночи – это совсем не нормально.

Марси не помнила, как добежала до спальни Сары. Она помнила только, как вскочила с постели, и вот она уже стоит на пороге комнаты и смотрит на дочерей, которые сидят на кровати, тесно прижавшись друг к другу, в свете полной июльской луны за окном.

– Что случилось? – спросила Марси, оглядываясь в поисках взломщика. Сначала ей показалось, что он (конечно, это был он) притаился в углу, но потом она разглядела, что это всего лишь куча одежды.

– Это она! Это Грейси! – крикнула Сара. – Она меня напугала! Она говорит, что здесь кто-то был! Какой-то человек!

Марси села на кровать и обняла плачущую Грейс, по-прежнему озираясь по сторонам. Может, он прячется в шкафу? Услышал, что Марси идет, и спрятался в шкаф? Или под кровать? При этой мысли вернулись все детские страхи. Затаив дыхание, Марси ждала, что сейчас чья-то рука схватит ее за ногу. В другой руке будет нож.

– Грейс? Грейси? Кого ты видела? Где он был?

Грейс захлебывалась слезами и не могла произнести ни слова, но указала пальцем на окно.