Чужак в стране чужой

– Счастливый день! – Подбежавший херувим был старше первого и черноволос. – Вам помочь?

– Три джекпота, – нехорошо взглянул на него Бун.

– Три?

– А ты что, музыку не слышал? Может, ты вообще оглох? Мы будем у стойки, неси деньги прямо туда. А механизму эту пусть кто-нибудь проверит.

– Есть, епископ!

– Уведу-ка я вас отсюда, – с преувеличенной жизнерадостностью сказал Бун, шествуя по Залу Счастья к бару, – а то еще немного – и наша церковь вылетит в трубу. А вы, док, всегда такой везунчик или только по воскресеньям?

– Всегда, – кивнул Харшоу, усиленно не глядя в сторону Майка.

Строго говоря, сказал он себе, откуда мне знать, может, мальчонка тут совсем ни при чем… и все равно, поскорее бы эта пытка закончилась.

Бун подвел их к стойке с табличкой «ЗАНЯТО».

– Вот тут будет вполне удобно – или наша юная леди хотела бы сесть?

– Не беспокойтесь. – (Назови меня еще «юная леди», и я спущу на тебя Майка!)

– Счастливый день, – широко улыбнулся мгновенно подлетевший бармен. – Вам, епископ, как обычно?

– Двойную. А что для вас, док? И для мистера Смита? Не стесняйтесь, не стесняйтесь, ведь вы – гости Верховного епископа.

– Спасибо, мне бренди. И воду.

– Спасибо, мне бренди, – эхом повторил Майк и добавил: – Воды, пожалуйста, не надо.

Конечно же, вода – не сущность ритуала, но все равно пить ее в этом месте как-то не хотелось.

– Вот это, я понимаю, квалификация! – с восторгом воскликнул Бун. – Ну и правильно, водой – ею только умываться хорошо, а пить нужно спирт. Это шутка. Усекли? – Он игриво ткнул Джубала пальцем в бок. – А что возьмет наша юная леди? Кока-колу? Молочко, чтобы щечки были розовыми? Или ради такого счастливого дня попробует, что же пьют эти противные взрослые?

– Сенатор, – с трудом себя сдерживая, процедила Джилл, – я не слишком напрягу ваше гостеприимство, если попрошу мартини?

– Ни в коем разе! Фостеритские мартини – лучшие в мире, без единой капли вермута. Мы их вместо этого благословляем. Двойной мартини для нашей юной леди! Благослови тебя Господь, сын мой, и чтобы туда-сюда на полусогнутых. Мы сейчас быстренько заложим по одной, потом отдадим дань уважения архангелу Фостеру и – прямо в Святилище, внимать речам Верховного епископа.

Бармен и херувим подошли почти одновременно. Бун благословил выпивку, а затем, когда стаканы опустели, начал настаивать, что все выигрыши – свыше трех сотен долларов – по праву принадлежат Джубалу. В конце концов тот устал сопротивляться и разрешил спор полюбовно – отправив деньги в чашу «для подношений по любви».

– Самый верный знак благодати, – одобрительно кивнул Бун. – Мы, док, вас еще спасем. Ну как, народ, еще по одной?

Джилл от всей души надеялась, что кто-нибудь согласится. Джин оказался не только второсортным, но и разбавленным, хотя и разжег в ее желудке теплый, уютный костер – притушив одновременно пламя ненависти. Однако предложение сенатора не нашло поддержки; тот вздохнул и повел своих гостей куда-то вверх, мимо предостерегающего знака: «ИЩУЩИМ И ГРЕШНИКАМ ВХОД КАТЕГОРИЧЕСКИ ВОСПРЕЩЕН. ЭТО И К ТЕБЕ ОТНОСИТСЯ!»

Коридор уперся в решетку огромной, плотно закрытой двери.

– Епископ Бун, – провозгласил епископ Бун, – и с ним три паломника, гости Верховного епископа.

Дверь медленно распахнулась; следуя за Буном, они миновали искривленный на манер аппендикса проход и оказались на пороге большого зала, обстановкой своей сильно смахивавшего на фешенебельное похоронное бюро. С этой унылой роскошью резко контрастировала веселенькая музыка, гремевшая из скрытых динамиков, – «Джингл беллз» с добавлением сложных, заводных африканских ритмов; Джилл чуть не начала пританцовывать.

Дальняя стена была сделана из удивительно прозрачного, почти неразличимого глазом стекла.

– Ну вот, ребята, – быстро, по-деловому сообщил сенатор, – мы и сподобились узреть Его. Паломники обычно коленопреклоняются, но это не обязательно, так что – как хотите. А вон там – Он… точь-в-точь такой, как перед Своим Вознесением. Здорово, правда? – Бун ткнул сигарой в направлении стеклянной стенки. – Ну совсем как живой. Сохраняется чудесным образом, плоть нетленна. Сидя в этом самом кресле, он писал свои Послания… да и поза та же самая, как когда его вызвали на Небеса. Его же даже пальцем не трогали – мы просто выстроили вокруг этого места храм… старую церковь пришлось, естественно, разобрать, но ее священные камни сохранились, все до единого.

Футах, наверное, в двадцати от них на троне – нет, это все-таки, пожалуй, было просто кресло – сидел старик. Действительно, как живой… На взгляд Джилл, он сильно напоминал старого козла, которого она видела в детстве на ферме, – та же самая оттопыренная нижняя губа, те же длинные, лохматые бакенбарды, те же блестящие, вылупленные, пронизывающие тебя насквозь глаза. Джилл зябко поежилась; она предпочла бы находиться сейчас где-нибудь в другом месте, подальше от архангела Фостера.

– Брат мой, – сказал по-марсиански Майк. – Это и есть Старик?

– Не знаю, Майк. Если верить им, то да.

– Я грокаю неправильность.

– Майк! Ты не забывай!

– Хорошо, Джилл.