Чужак в стране чужой

– Сомневаюсь, – добавил Майк, – чтобы мы могли дать Пэт все, что ей нужно. Она хочет отдавать себя всем, все время. Счастливые Встречи, змеи, лохи на карнавале – этого ей мало. Она хочет возложить себя на алтарь, отдаться всему миру – и сделать счастливыми всех. Вот, это самое Новое Откровение… другие люди находят в нем что-то совсем другое, но Пэт понимает его именно так.

– Да, Майк. Хороший мой.

– Пора уходить. Выбери себе платье, возьми сумочку, а остальное я подчищу.

Джилл хотелось бы сохранить кое-что из вещей, но Майк всегда переезжал налегке, грокал, по всей видимости, что ей тоже так нравится.

– Я надену вон то, синее.

Синее платье выплыло из шкафа – и само натянулось на поднявшую руки Джилл, затем застегнулась молния. Весело ступая по полу, подбежали туфли; она сунула в них ноги.

– Ну все, готова.

Майк уловил общий дух промелькнувшей у нее мысли, но не смысл, смысл этот совершенно не укладывался в марсианские понятия.

– Джилл, ты хочешь, чтобы мы задержались здесь и вступили в брак?

Джилл на мгновение задумалась.

– Ничего не выйдет, сегодня воскресенье.

– А завтра? Я грокаю, что тебе бы понравилось.

– Нет, Майк.

– Почему нет?

– Мы не станем от этого ближе. Мы уже разделили воду – и в марсианском смысле, и в английском.

– Да.

– Так что причины жениться у нас нет, а причина не жениться есть. Не хочется, чтобы Доркас, Энн и Мириам – и Пэтти – подумали, будто я хочу отодвинуть их в сторону.

– Джилл, ни одна из них такого не подумает.

– Не подумают, но не хочется и рисковать, тем более что мне этого совсем не нужно. Мы уже поженились, в больничной палате, сто веков тому назад. – Она чуть замялась. – Я бы хотела другого, но самому тебе, конечно же, не догадаться.

– Ты скажи, Джилл.

– Ты мог бы называть меня какими-нибудь ласковыми именами, вроде как я тебя.

– Хорошо, Джилл. А какие бывают ласковые имена?

– Ох, господи, – Джилл клюнула его губами в щеку. – Знаешь, Майк, ты – самый хороший, самый ласковый человек, но ты одновременно и самое занудное на Земле – а может, и на Марсе – существо. Ладно, не знаешь и не знай. Просто называй меня иногда «маленьким братом», у меня от этого дурацкого прозвища мурашки по коже.

– Хорошо, Маленький Брат.

– Ох, господи, идем-ка мы отсюда, пока я не затащила тебя в постель. Встретимся внизу – я пойду, расплачусь за номер.

Джилл торопливо вышла.

Джилл и Майк сели в первый же отправлявшийся «Грейхаунд», даже не поинтересовавшись, куда это он отправляется. Через неделю они заехали домой, пробыли там несколько дней и исчезли не прощаясь – Майк считал этот обычай бессмысленным и придерживался его только с посторонними.

Вскоре они оказались в Лас-Вегасе; Майк углубился в изучение азартных игр, а Джилл устроилась статисткой в шоу. Ни петь, ни танцевать она не умела, но в этом западном Вавилоне ничего такого и не требовалось, вполне достаточно было дефилировать по сцене, улыбаясь, в роскошном наряде, состоявшем из невероятной высоты цилиндра и узкой золотистой ленточки, которая якобы что-то там прикрывала. Джилл не любила оставаться одна, без всякого дела, а Майк легко устраивал ее на любую приглянувшуюся работу. Сам же он был крайне занят, ведь казино не закрываются ни днем, ни ночью.

Майк строго держался установленных Джилл пределов и много не выигрывал. Выдоив очередное лас-вегасское казино на несколько тысяч, он тут же его покидал, не позволяя себе играть по-крупному, а под конец попробовал работать крупье. В движение шарика он не вмешивался, а только изучал людей, пытаясь грокнуть, зачем они играют. Он грокал мощное влечение, сходное с сексуальным, но в то же самое время неправильное.

Выходя на сцену в первый раз, Джилл считала, что посетители этого роскошного кабаре – самые заурядные лохи, пустое место, и тут же с удивлением обнаружила, что искренне наслаждается, демонстрируя им свое тело. Пришлось честно – с марсианской честностью – разобраться в этом неожиданном ощущении. Собственно говоря, ей и раньше нравились восхищенные взгляды мужчин – не всех, конечно, а привлекательных, до которых хотелось дотронуться. Ну а Майк? Тут история совсем другая. Джилл иногда даже обижалась, насколько мало значит для Майка вид ее тела – тела, которому он служил со всей страстностью, о какой только может помыслить женщина…

…если только не был занят чем-нибудь другим. Но даже и тогда он бывал щедр и отзывчив – позволял вырывать себя из транса, мгновенно, без единой жалобы переключался, снова становился радостным, любящим, настойчивым.

А глаза – словно не видят, еще одна странность Майка, вроде его неспособности смеяться. Так что нетрудно понять, решила Джилл после своего дебюта в кабаре, почему мне нравятся восхищенные взгляды чужих людей, это – единственное, чего я не получаю от Майка.