Чужак в стране чужой

Он мрачно посмотрел на бассейн, где у противоположного бортика Майк делал очередную попытку в точности повторить прыжок Доркас. А ведь утром, признался себе Джубал, я вполне намеренно не спросил, куда подевался Дюк. Не хотелось спрашивать у волка, куда подевалась Красная Шапочка. Ведь волк мог бы и ответить.

Ну что ж, со своими слабостями нужно бороться.

– Майк, пойди-ка сюда.

– Сейчас, Джубал.

Человек с Марса мгновенно вылез из бассейна и подбежал – ну прямо тебе послушный, хорошо воспитанный щенок. Со времени своего прибытия в чемодане он прибавил добрые двадцать фунтов – и все это одни мышцы.

– Майк, ты не знаешь, где Дюк?

– Нет, Джубал.

Вот, собственно, и весь разговор, ведь этот мальчонка абсолютно не способен соврать… нет, погодите, погодите! Ведь Майк, что твой компьютер, понимает вопросы исключительно в буквальном смысле. А если еще вспомнить, что он не знал, где находится тот чертов ящик…

– Майк, когда ты видел его в последний раз?

– Я видел Дюка, когда он шел наверх, когда мы с Джилл спускались вниз, когда было время готовить завтрак. Я тоже помогал готовить, – гордо добавил Майк.

– И это был последний раз, когда ты видел Дюка?

– С того времени я не видел Дюка, Джубал. Я гордо сжег тост.

– Да уж, конечно. Отличный из тебя выйдет муж, если не поостережешься.

– О, я жег его очень осторожно.

– Джубал!

– Что? Да, Энн?

– Дюк встал пораньше, наскоро позавтракал и умотал в город. Я думала, ты знаешь.

– Ну… – несколько уклонился от истины Джубал, – он вроде бы говорил, что отправится после обеда. – С его сердца словно камень свалился.

Хотя какая, казалось бы, разница, что там приключилось с этим упрямым ослом? Доктор Харшоу уже многие годы не придавал ровно никакого значения ни одному человеческому существу, во всяком случае – старался не придавать. И все равно, было бы несколько неприятно.

Повернуть человека перпендикулярно по отношению ко всему остальному миру – какой, интересно, закон при этом нарушается?

Предумышленного убийства здесь нет – если, конечно же, Майк поступил так из соображений необходимой самообороны либо для необходимой защиты кого-либо другого, например Джилл. Тут могли бы подойти пенсильванские законы о колдовстве… да и то, было бы крайне любопытно посмотреть на конкретную формулировку обвинения.

Разве что гражданский иск… Предоставить приют Человеку с Марса – возможно ли расценить такой поступок как «создание угрозы для жизни и здоровья окружающих»? Все может быть. Похоже, придется вводить в юриспруденцию новые принципы. Майк успел уже расшатать все основы медицины и физики – хотя специалисты о том даже и не подозревают. К своему счастью. Ведь какой трагедией обернулось для многих ученых создание теории относительности. Неспособные понять новую физику, они нашли выход в яростном ее отрицании, обвиняя во всех смертных грехах и самого Эйнштейна, и его последователей. Только не выход это был, а тупик, судьба несгибаемой старой гвардии была предрешена – постепенно вымирая, она уступала место молодым, более восприимчивым умам.

От своего дедушки Харшоу слышал, что еще раньше появление микробной теории создало точно такую же ситуацию в медицине. Врачи сходили в могилу, называя Пастера лжецом, идиотом, а то и похуже, – и притом даже не пытались самостоятельно проверить данные, явным образом противоречившие их «здравому смыслу».

Судя по всему, Майк наведет больше шороха, чем Пастер и Эйнштейн, вместе взятые. Да, кстати о шорохе…

– Ларри! Где там Ларри?

– Здесь, начальник, – донеслось из динамика. – В мастерской я.

– Авральный пульт у тебя?

– Само собой. Ты же сказал даже спать с ним. Что я и делаю.

– Чеши сюда на полусогнутых и отдай его мне. А ты, Энн, положи его вместе со своим балахоном.

– Сей секунд, начальник, – весело откликнулся Ларри. – А что, уже скоро?

– Ты не болтай, а беги.

Только сейчас Джубал заметил, что Смит так и стоит перед ним, неподвижный, словно статуя. Статуя? Да, что-то такое… Ну конечно же! Микеланджеловский Давид! Полное сходство, вплоть до непропорционально крупных кистей и ступней, серьезного, но притом чувственного лица и длинных, чуть взъерошенных волос.

– У меня, Майк, собственно, все.

– Да, Джубал, – ответил тот, однако не уходил.

– Ты что, сынок, что-нибудь спросить хотел?

– Насчет того, что я видел в этом долбаном ящике. Ты сказал мне: «Но мы с тобой еще поговорим».

– А, вон ты про что, – страдальчески сморщился Джубал, вспомнив фостеритскую передачу. – Хорошо, только никогда не говори «долбаный ящик», это – стереовизор.

– Так это не долбаный ящик? – искренне изумился Майк. – Значит, я неправильно тебя слышал?

– Ну да, ящик, но ты должен называть его «стереовизор».

– Я буду называть его «стереовизор». Но почему, Джубал? Я не вгрокиваюсь.

Харшоу обреченно вздохнул – ну вот, опять за рыбу деньги. Раз за разом в разговорах со Смитом выявляются алогичные черты человеческого поведения, все попытки объяснить их логично не приводят ни к чему, кроме пустой траты времени.

– Я и сам не вгрокиваюсь, – признался он, – только Джилл не нравится выражение «долбаный ящик».