Чужестранка

Глава 32 Тяжкий труд

Через несколько дней я занималась тем, что копала на холме за домом клубни хохлатки. Я обернулась на шелест травы, решив, что меня зовут к столу Дженни или миссис Крук. Однако это был Джейми с мокрой после умывания головой, в своей обычной длинной рубахе, завязанной между ног узлом, в которой он работал в поле. Он приблизился ко мне со спины, обнял и положил подбородок мне на плечо. Мы стояли и смотрели на пурпурный закат: золотое солнце медленно опускалось за сосны. Вокруг медленно темнело, но мы не уходили, потому что нам было хорошо. Наконец я услышала, что нас зовет Дженни.

– Пора, – недовольно сказала я.

– М-м-м. – Джейми не тронулся с места, лишь обнял меня покрепче и стал смотреть на сгущавшиеся тени так, будто пытался оставить в памяти каждый камень и каждый стебелек.

Я повернулась и закинула руки ему на шею.

– Что стряслось? – спросила я негромко. – Нам следует срочно уехать?

Когда я подумала, что придется покинуть Лаллиброх, на душе стало горько, но мне было ясно, что затягивать с этим нельзя: в любой момент могли заявиться красные мундиры, и ничего хорошего бы из этого не вышло.

– Да. Завтра или в крайнем случае послезавтра. Англичане сейчас в Нокчойлуме, в двадцати милях отсюда, в хорошую погоду до нас – два дня езды.

Джейми подхватил меня и поднял на руки, прижав к груди. Кожа у него была еще теплая от солнца, он пах потом и овсяной соломой. Джейми участвовал в окончании сбора урожая; мне вспомнился ужин недельной давности, в ходе которого, как всегда, добрая и приветливая Дженни наконец признала меня полноправным членом семьи.

Жатва – тяжкий труд, поэтому после еды Айен и Джейми, как правило, начинали клевать носом. В тот вечер я встала из-за стола и отправилась в кухню за десертом – сладким пудингом. Когда я вернулась, мужчины крепко спали, а Дженни, сидевшая за накрытым столом, тихо над ними посмеивалась. Айен лежал, тяжело опустившись в своем кресле, уронив голову на грудь, и громко дышал во сне. Джейми положил щеку на протянутые по столу руки и мирно спал между деревянным блюдом и мельницей для перца.

Дженни взяла у меня пудинг, положила порции нам обеим, а затем покачала головой, глядя на спящих.

– Оба так зевали, – сказала она, – что я подумала: а если я замолчу, что будет? Я затихла – и через две минуты оба захрапели.

Она бережно отодвинула волосы со лба Айена.

– Вот и причина, по которой в июле тут появляется на свет так мало детей, – продолжила она. – В ноябре не могут бодрствовать так долго, чтобы успеть зачать младенца.

Сказанное показалось мне верным, и я засмеялась. Джейми, посапывавший рядом, задвигался, и, чтобы утишить его, я положила руку на шею. На его губах расцвела бессознательная улыбка, и он опять погрузился в сладкий сон.

– Необычно, – заметила Дженни. – Я не видела этого со времен его детства.

– Чего этого?

– Чтобы он во сне улыбался. Обычно он улыбался во сне в колыбельке, если подойдешь и приласкаешь его, и потом, когда уже спал в кроватке. Мы с мамой, бывало, подходили и гладили его по головке и ждали, улыбнется он или нет. Он всегда улыбался.

– Удивительно, правда?

Я вздумала попробовать и погладила затылок и шею Джейми. Его лицо осветилось мимолетной улыбкой, которая почти мгновенно сменилась обычной его серьезностью.

– Интересно, почему он так делает? – зачарованно спросила я.

Дженни пожала плечами и улыбнулась.

– Думаю, потому, что он счастлив.

Однако уехать на следующий день нам не удалось. Посреди ночи я проснулась от тихого разговора. Я повернулась на другой бок и обнаружила, что над нашей кроватью склонился Айен, держа свечу в руке.

– Дженни рожает, – сказал Джейми, заметив, что я проснулась. Сел на постели и зевнул. – Несколько преждевременно, да, Айен?

– Точные сроки никто никогда не знает. Маленький Джейми родился позже. Я-то думаю, что лучше раньше, чем позже.

По лицу Айена пробежала нервная улыбка.

– Англичаночка, сумеешь принять роды? Или мне лучше сходить за повивальной бабкой? – спросил Джейми.

Я твердо заявила:

– Лучше пойти за повивальной бабкой.

Когда я проходила практику, при родах я присутствовала только трижды: в стерильной операционной, с анестезией, рожениц обрядили в специальные широкие рубахи, за которыми не было видно почти ничего, кроме чрезвычайно напряженной растянутой промежности и внезапно возникающей головки ребенка.

Проводив Джейми за повитухой миссис Мартинс, я отправилась за Айеном по лестнице.

Дженни сидела возле окна в кресле, удобно откинувшись на спинку. Она надела старую ночную сорочку; белье с постели было снято, перина накрыта старым одеялом, и теперь Дженни лишь сидела и ждала.

Иногда она улыбалась отрешенной улыбкой, она как будто прислушивалась к чему-то внутри себя, чему-то далекому, слышному только ей. Айен взволнованно суетился рядом: то начинал ходить по комнате, то брал что-то в руки и сразу же ставил на место. Наконец Дженни велела ему уйти.

– Айен, иди вниз и разбуди миссис Крук, – сказала она, улыбкой смягчая то, что она его прогоняет. – Пусть приготовит все для миссис Мартинс. Она знает, что делать.