Чужестранка

Сэр Флэтчер Гордон оказался плотным мужчиной небольшого роста; полосатый шелковый жилет сидел на нем туго, как вторая кожа. При покатых плечах и солидном пузе казалось, будто в кресле коменданта уселся огромный окорок. Безволосая голова и ярко-розовое лицо скорее усиливали, чем рассеивали это впечатление; впрочем, ни у одного окорока не нашлось бы таких голубых глаз. Склонившись над стопкой бумаг, лежавших на письменном столе, сэр Флэтчер осторожно и неторопливо листал их.

– Да, вот, нашел, – промолвил он после чудовищно долгого чтения очередной страницы. – Фрэзер, Джеймс. Обвиняется в убийстве. Приговорен к повешению. Позвольте-ка, а где решение о казни?

Он вновь замолчал и близоруко вперился в бумаги. Я вонзила ногти в свой шелковый ридикюль, пытаясь сохранять невозмутимость.

– А, вот оно. День казни – двадцать третье декабря. Он все еще здесь.

Я сглотнула слюну и чуть разжала руки.

Меня охватили ужас и радость одновременно. Выходит, он еще жив. Осталось еще два дня. И он где-то неподалеку, в том же здании, где сейчас…

Я села в кресле для посетителей ровнее и приняла вид обаятельной просительницы.

– Могу ли я с ним увидеться, сэр Флэтчер? Совсем ненадолго… Возможно, он захочет что-нибудь передать семье?

Выдав себя за англичанку – друга семейства Фрэзеров, мне без особого труда удалось попасть на прием к гражданскому коменданту Уэнтуортской тюрьмы. Просить о свидании с Джейми было, конечно, рискованно: поскольку он не имел представления о вымышленной мною истории, запросто мог меня выдать, когда неожиданно увидел бы. Да и я сама могла нарушить конспирацию, потеряв при встрече с Джейми хладнокровие. Но мне обязательно требовалось любыми путями узнать, где он точно находится; шансы разыскать его в этом огромном кроличьем силке без дополнительных сведений сводились к нулю.

Сэр Флэтчер нахмурил брови и задумался. Понятно было, что, с одной стороны, ему кажется невозможным удовлетворить такую просьбу, высказанную только лишь другом, а не членом семьи, с другой – он не был бесчувственным болваном. В конце концов, однако, он все-таки отрицательно покачал головой.

– Нет, дорогая. К несчастью, я никак не могу вам это разрешить. Все камеры переполнены, а в тюрьме не созданы условия для личных свиданий. Кроме того, он… – Сэр Флэтчер опять перелистал бумаги. – Он находится сейчас в большой камере в западной части здания, где содержат и других преступников, которым уже вынесены приговоры по уголовным делам. Свидание с ним в этой камере было бы чрезвычайно для вас опасно… да и вообще где бы то ни было. Он особо опасный заключенный, видите ли. Вот смотрите: пометка, что с первого дня пребывания он содержится в кандалах.

Я опять впилась ногтями в ридикюль, в этот раз чтобы не ударить коменданта. Он вновь покачал головой; от тяжелого дыхания его жирная грудь поднималась и опускалась.

– Нет, если бы вы были членом семьи, тогда, возможно… Впрочем, дорогая…

Тут его, похоже, осенила идея. Он с определенными сложностями вылез из-за стола, подошел к внутренней двери, у которой стоял на посту солдат в мундире, и что-то тихо приказал. Солдат кивнул и вышел.

Сэр Флэтчер вернулся к письменному столу, прихватив по дороге с комода графин с кларетом и стаканы. Я приняла его предложение немного выпить – это было крайне своевременно.

Мы начали второй стакан, и тут как раз вернулся солдат. Он без предупреждения зашел в кабинет и, поставив на стол у локтя коменданта небольшой деревянный ящик, обернулся и вышел, бросив на меня быстрый пристальный взгляд, под которым я скромно опустила глаза. На мне было надето платье, которое Руперт позаимствовал у некоей своей знакомой дамы; запах, исходивший от этого платья и, само собой, ридикюля, дал мне совершенно определенное представление о роде занятий этой особы.

Оставалось надеяться, что у солдата плохая зрительная память.

Допив кларет и поставив стакан на стол, сэр Флэтчер придвинул к себе ящик – простую деревянную шкатулку с выдвижной крышкой. На крышке было мелом выведено: «Фрэзер». Сэр Флэтчер сдвинул крышку, заглянул внутрь и тотчас пододвинул ящик ко мне.

– Личные вещи заключенного, – сказал он. – После… мм… процедуры мы обычно отсылаем их тому из родственников, кому назначает осужденный. Однако этот узник вообще отказался сообщать о своей семье всякие сведения, вероятно, из неприязни или отчуждения. Не такой уж редкий случай, но печальный. Я подумал, миссис Бошан, раз уж вы друг его семьи, возможно, вы возьмете на себя труд передать его вещи родным?

Я не могла ничего сказать, лишь кивнула и уткнулась носом в стакан.

Сэр Флэтчер, видимо, обрадовался – и тому, что пристроил шкатулку, и тому, что я вскоре уйду. По-прежнему дыша тяжело и со свистом, он откинулся на спинку кресла и одарил меня широкой улыбкой.

– Это очень благородно с вашей стороны, миссис Бошан. Конечно, такая обязанность печальна и тягостна для чувствительной молодой особы, и, уверяю вас, я вам всем сердцем признателен.