И я сидела, прислушиваясь к собственному дыханию и к звукам, которые проступают только в тишине, в другое время неслышные за более громкими шумами. Глухо оседала кладка, потрескивало дерево, и горевшие свечи выбрасывали крошечные язычки огня. Из своего убежища в величественное здание чуть слышно пробежал кто-то крошечный.
Часовня стала подлинным местом моего покоя, я в душе благодарила Ансельма. Вопреки тому, что сама я устала и очень беспокоилась о Джейми, я постепенно расслабилась, внутреннее напряжение тоже стало уходить – как пружина в незаведенных часах. Удивительно, но при этом меня не клонило в сон, невзирая на позднее время и все перенесенные в последние дни и недели страдания. В конце концов, казалось мне, что значат дни и недели перед лицом вечности?
Ровно светила красная лампада, отражаясь на золотом боку дароносицы. Белые свечи перед статуями святого Жиля и Богоматери время от времени мерцали язычками пламени, но лампада горела так ясно и уверенно, будто ее огонь не мог поколебать никакой невидимый воздушный поток.
Но раз в этом месте находилась вечность или даже лишь идея вечности, то, вероятно, Ансельм прав: все возможно. И это все – любовь? Я задумалась. Некогда я любила Фрэнка – и я продолжала его любить. Я любила Джейми – сильнее своей жизни. Ограниченная пределами времени и плоти, я не могла удержать обоих. А есть ли в ином мире место, где отсутствует время или где оно не движется? Ансельм думает, что да. Место, где все возможно. И ничего не нужно.
Есть ли там любовь? Возможна ли любовь за пределами времени и плоти? И нужна ли она там?
Я не замечала, как бежит время, поэтому когда увидела, что отец Ансельм неожиданно вышел из маленькой дверцы у алтаря, чрезвычайно удивилась. Но ведь он сидел за моей спиной? Оглянувшись, я увидела неизвестного мне молодого монаха, который преклонил колени у порога. Ансельм совершил глубокий поклон у алтаря, после чего подошел ко мне и кивком позвал к дверям.
– Вы уходили? – спросила я, когда мы покинули часовню. – А я полагала, что вы не можете оставлять Святое Причастие… э-э… в одиночестве.
– Но я и не оставлял, ma chère. Там же были вы.
Я воздержалась от спора. В конечном итоге формальной должности бдящего у алтаря не бывает. Для этого требуется лишь быть гуманным, а мне хотелось надеяться, что я все еще не потеряла это свойство, хотя временами о нем и забывала.
Свеча в комнате Джейми все еще горела; проходя мимо его двери, я услышала шелест страниц. Я было замедлила шаг, но Ансельм увлек меня дальше и довел до двери в мою комнату. Я остановилась, пожелала ему доброй ночи и поблагодарила за то, что взял меня с собой в часовню.
– Это было… отдохновенно, – попыталась я найти верное слово.
Он взглянул на меня и кивнул.
– Да, мадам. Это так и есть. Помните, я сказал вам, что Святое Причастие не оставалось в одиночестве, когда я уходил, потому что там были вы. А вы сами, ma chere? Были вы в одиночестве?
Я помолчала и ответила:
– Нет, не была.
Глава 39
Искупление души человеческой
На следующее утро я традиционно отправилась к Джейми, лелея надежду, что он хотя бы чем-то позавтракал. Но из ниши в стене рядом с его комнатой внезапно возник Мурта и преградил мне путь.
– Что происходит? – отрывисто спросила я. – Что-то случилось?
Мое сердце заколотилось, ладони вспотели. Впрочем, страхи были излишни: Мурта быстро отрицательно закачал головой и проговорил:
– Нет, с ним все неплохо. По крайней мере не хуже, чем раньше.
Сказав это, он своей тонкой рукой подхватил меня под локоть и увлек по коридору; я, сильно удивившись, осознала, что Мурта в первый раз на моей памяти дотронулся до моего тела по собственной воле – касание его легкой и в то же время сильной ладони напоминало о крыле пеликана.
– И все-таки что случилось? – снова спросила я.
Узкое лицо, как всегда, осталось бесстрастным, но Мурта слегка сощурился.
– Он не желает вас видеть, – сказал он.
Я встала столбом и вырвала свою руку.
– Почему?
Мурта замешкался, как будто пытался подобрать верные слова.
– Н-ну, он лишь… он подумал, что вам стоит оставить его здесь, а самой лучше воротиться в Шотландию. Он…
Я не стала слушать продолжение. Оттолкнула Мурту в сторону и бросилась к Джейми. За мной глухо стукнула тяжелая дверь в комнату. Уткнувшись лицом в подушку, на постели лежал Джейми, на котором был надет лишь короткий подрясник послушника. Стоявшая в углу жаровня наполняла комнату уютным теплом, хотя уголь в ней горел довольно дымный.
Я дотронулась до Джейми – он резко приподнялся. Его все еще сонные глаза глубоко ввалились. Я взяла его руку в свои, но он вырвал ее и с видом совершенного отчаяния опять ткнулся лицом в подушку.
Пытаясь никак не выказать охватившее меня беспокойство, я приставила к кровати стул и уселась на него.
– Я не буду тебя трогать, – ровным тоном сказала я, – но тебе придется все мне объяснить.
Несколько минут он неподвижно молча лежал, скорчившись на постели. Затем, вздохнув, сел, осторожно, явно преодолевая боль, опустил ноги на пол.