Чужестранка

– Да, – проговорил он тусклым голосом, не глядя на меня. – Видимо, придется. Нужно было сделать это раньше, но мне недоставало храбрости.

В голосе слышалась горечь, руки вяло легли на колени.

– Мне следовало сделать так, чтобы Рэндолл меня убил, но я не смог. У меня не оставалось смысла жить, однако не посмел погибнуть.

Голос Джейми задрожал; он продолжал так тихо, что я еле понимала сказанное.

– Я знал, что увижу тебя в последний раз… чтобы сказать тебе… но… Клэр, любимая… о моя любимая!

Он взял подушку и прижал к себе как щит, затем положил на нее голову, собираясь с силами.

– Клэр, когда там, в Уэнтуорте, ты оставила меня и ушла… – тихо начал он, не отрывая головы от подушки. – Я слышал твои шаги по каменным плитам и повторял, что стану думать о тебе. Вспоминать тебя, запах твоей кожи и твоих волос, прикосновение твоих губ к моим. Я хотел думать о тебе, пока дверь вновь не откроется. Я решил, что следующим утром, когда я окажусь у виселицы, буду думать о тебе, чтобы укрепить свой дух. Но я решил не думать о тебе с минуты, когда откроется дверь, до мгновения, в которое меня поведут на казнь. Вообще ни о чем не думать…

Он рассказал мне, как сидел в маленьком помещении в тюремном подземелье и ждал. Дверь распахнулась, он поднял взгляд и увидел – но кого? Всего лишь хорошо сложенного, красивого и немного растрепанного человека в порванной полотняной рубахе. Человек остановился у двери, прислонился к дверному косяку и стал смотреть на узника.

Через минуту Рэндолл молча пересек комнату и оказался возле Джейми. Он положил одну руку пленнику на шею, а другой вырвал гвоздь, которым ладонь была прибита к столу. От боли Джейми едва не потерял сознание. В тот момент на столе перед ним возник стакан с бренди, голову ему поддержали твердой рукой: Рэндолл помог ему выпить то, что было в стакане.

– После этого он взял мое лицо в свои ладони и слизнул с моих губ капли бренди. Я хотел отвести лицо, но вспомнил, что дал слово, и не двинулся.

Рэндолл подержал какое-то время лицо Джейми в своих ладонях, пристально глядя ему в глаза, потом отпустил и уселся на столе.

– Он так посидел немного молча, лишь болтал ногой туда-сюда. Я совершенно не представлял себе, чего ему нужно, да и не собирался ничего представлять. Я очень устал, боль в руке была такой сильной, что я чуть не падал в обморок. Несколько позже я положил голову на руки и отвернулся от него.

Тяжело вздохнув, Джейми продолжил рассказ:

– Вскоре я почувствовал его руку на голове, но не двинулся с места. Он очень нежно гладил меня по волосам. Было тихо, слышалось лишь его хриплое дыхание да треск огня в жаровне… кажется, я ненадолго уснул.

Когда Джейми пришел в себя, Рэндолл стоял перед ним. «Вам лучше?» – спросил он вежливо, даже участливо. Джейми молча кивнул и встал. Рэндолл, оберегая раненую руку Джейми, подвел его к походной кровати.

– Я дал слово не оказывать сопротивления, но я не был намерен ему помогать и лишь стоял на месте как столб. Я думал, что позволю ему делать все, что он пожелает, но сам не буду в этом участвовать, сохраню дистанцию между ним и собой – по крайней мере в мыслях…

Рэндолл усмехнулся и дернул Джейми за больную руку – достаточно сильно для того, чтобы тот повалился на кровать от неожиданной оглушительной боли. Рэндолл опустился перед кроватью на колени и в считаные минуты доказал Джейми, что его представление о дистанции иллюзорно…

– Он… он сказал мне, что я восхитителен, – говорил Джейми, не смотря на меня и с диким усилием вцепившись пальцами неповрежденной руки в край постели.

Я было собралась остановить его, заметить, что ему необязательно продолжать рассказ, что он не должен его продолжать, но вместо этого с силой сжала губы и стиснула руки, чтобы не коснуться его.

И Джейми поведал об остальном: о неторопливых, с наслаждением, ударах кнутом, перемежаемых поцелуями; о невыносимой боли от ожогов, которая выводила его из обморока к новым мучениям и унижениям… Он рассказал все, иногда с трудом подбирая слова, иногда плача, рассказал больше, чем я, казалось, могла вынести, – но я все вынесла, молча слушая его, как исповедник.

– Клэр, я не хотел думать о тебе… такой обнаженный, беззащитный, униженный… вспоминать, как я тебя любил. Это было бы все равно что богохульство. Я хотел исторгнуть тебя из своего сознания и… просто существовать, сколько смогу. Но он этого не допустил.

Щеки Джейми повлажнели, но он не плакал.

– Он говорил со мной. Говорил постоянно. Иногда угрожал, иногда произносил нежности, но часто упоминал тебя.

– Меня?

После долгого молчания голос скорее напоминал хриплое воронье карканье.

Джейми кивнул и вновь ткнулся лицом в подушку.

– Да, – спустя минутную паузу сказал он. – Он ужасно к тебе ревновал, ты же понимаешь.

Нет, я не понимала.

– О да. – Он опять кивнул. – Когда он ласкал меня, то спрашивал: «А она делала так?»

Голос дрогнул.

– Я ничего не отвечал, я не мог ответить. И тогда он спрашивал, что, как я думаю, ты бы почувствовала, если бы увидела, как я… как я…

Он с силой прикусил губу, не способный продолжать.